Мед и яд любви - [39]
У людей невротических неосознанное самоуважение подтачивается их нервностью, и от этого растет душевная закрытость, замкнутость на себе: ее рождают частые вспышки раздражения, неудовольствия, обиды — вереницы нервных уколов, постоянные извержения тягостных чувств.
Чем ниже самоуважение у человека, тем больше он сам страдает от этого и тем больше несет страданий другим. Он подсознательно относится к другим людям точно так же, как к себе, у него меньше доброжелательности к ним, меньше доверия, желания помочь. Всеми его впечатлениями — от себя, от других людей, от жизни — как бы правит двойная темная оптика. Она добавляет в каждое его впечатление кусочек тени, отнимает кусочек света, и потому все в жизни — и он сам, и другие люди — кажется такому человеку гораздо хуже, чем есть.
Неуверенность в себе сковывает таких людей, делает их пассивными в личных отношениях. Они (особенно женщины) часто ведут себя не в ключе своего «я», а как зеркало чужого поведения. Если близкий человек внимателен к ним, добр, и они такие же; если он озабочен, сдержан — то ли от усталости, то ли от неприятностей — они тут же принимают это на свой счет и отгораживаются защитной скорлупой.
Психологи считают, что наше подсознательное отношение к себе, подспудная самооценка — это главный эмоциональный двигатель наших чувств и поступков. Ими правит сложнейшая сеть пружин — наши потребности, интересы, взгляды, жизненное положение. Действие всех этих пружин как бы сплетается в нашей самооценке, меняет ее, но и само окрашивается в ее цвета.
Глубинная самооценка — как бы эмоциональное ядро человеческой души, сердцевина психики. Все наши переживания, все впечатления от жизни проходят сквозь нее, как лучи сквозь линзу; это как бы главная эмоциональная линза, сквозь которую человек видит себя и других.
Для человека естественно быть довольным своими сильными сторонами и недовольным слабыми, и потому нормальная душевная самооценка — это всегда сплав довольства и недовольства собой. Чувство неполноценности резко ухудшает эту душевную самооценку и портит все чувства человека к другим людям. Пожалуй, только хорошо относясь к себе, можно хорошо относиться к другим, и только хорошо относясь к другим, можно хорошо относиться к себе.
Поэтому людям, которыми движет двойная темная оптика, стоило бы относиться к близким лучше, чем к себе — и в своих поступках, и в чувствах. Но по-настоящему изменить свое отношение к близким они смогут, видимо, только, если перемагнитят, изменят свою оптику, сумеют сделать главными ее светлые слои. Это очень трудный, часто каторжный труд души, но это, пожалуй, единственный путь к спасению…
Эвклидова и неэвклидова логика любви.
«А не летает ли любовь к родителям и друзьям любви к любимому человеку? Ведь эмоциональная чувствительность человека не бесконечна и сила чувства к любимому уменьшается» (Новосибирский академгородок, ДК «Академия», апрель, 1978).
Эти мысли рождены, наверно, и обычной житейской логикой, и логикой формальной, арифметической. По такой логике у человека есть свой запас чувств, и когда он делится на разных людей, то каждому и достается меньше. Но любовь — если это любовь — не подчиняется здесь ни житейской, ни арифметической логике — никакой линейной логике вообще.
В пылкие времена своей любви любящие часто поражаются: еще вчера я любил ее на пределе, но почему-то сегодня люблю еще сильнее, а завтра еще сильнее… Как можно влить в сосуд больше, чем он вмещает? Простейший здравый смысл говорит, что это невозможно…
Но любовью правит неэвклидова логика, как бы логика наоборот, логика парадокса, и она вся состоит из неожиданностей, из ходов, которые обратны очевидным.
Как можно любить больше предела? Парадокс здесь в том, что чем сильнее человек любит, тем больше вырабатывается в нем энергия любви — то есть тем выше поднимается ее предел: сегодня он выше, чем вчера, завтра выше, чем сегодня.
Но, пожалуй, такая сверхлогика правит только счастливой любовь, которая отодвигает свой предел, поднимает его. Как только любовь замирает, она, видимо, начинает умирать — из счастливой постепенно делается обычной, потом обыденной, будничной и начинает тускнеть, перемежать огоньки с угольками, пеплом, золой…
Говоря точнее, у любви есть как бы три ступени, три возраста: нарастание — подъем ее предела, устойчивость — жизнь у предела, и угасание, спад.
Длина этих возрастов может, видимо, быть самой разной. Чем дольше нарастание любви — ее детство и юность, — тем дольше бывает и ее второй возраст — зрелость, и тем позже она начинает стареть, входить в свой третий, предсмертный возраст. Чем быстрее кончается юность любви, тем короче и ее взрослость и тем быстротечнее ее старение и умирание… Это, пожалуй, главная пружина долгой или короткой жизни любви.
Видимо, в разных возрастах любовью управляют и разные законы: растущей, счастливой любовью — «надземные», неэвклидовы законы парадокса; угасающей — законы житейской логики; устойчивой — смесь тех и других законов, причем с постепенным ослаблением «надземных» и усилением земных.
