Мед и яд любви - [141]

Нитями нашего скрепления правит, видимо, психологический закон ценности: людей прочнее всего скрепляют те нити, которые для каждого из них ценнее, дороже, желаемее. Пожалуй, именно этот закон и выстраивает в подсознательную систему все наши тяготения и отталкивания, именно он располагает их по их сравнительной силе…

Потребности, которые звучат в человеке громче, правят им более властно. Они подчиняют себе другие потребности и куда больше них руководят нашими чувствами и отношениями.

У людей разного характера, темперамента, возраста, культуры, морали главенствуют разные потребности, и именно вокруг них ткутся нити совместимости — самые разные у разных людей[135].

Инакомыслие.

В культуру хороших отношений входит и терпимость к чужим вкусам, привычкам (конечно, не вредным, не разрушительным), и даже, наверно, к чудачествам, странностям. Вот, скажем, у Шиллера была странная привычка: он не мог работать без запаха гнилых яблок, и они всегда лежали в его столе. Другим людям этот запах вряд ли был приятен, — во всяком случае, Гёте испытал от него почти обморочную дурноту. Но домашним Шиллера приходилось терпеть эту причуду.

Терпимость касается не только вкусов, но и взглядов, и интересов. Демократической семье нужна не просто терпимость к инакомыслию, а сокровенное уважение к нему — внутреннее, органическое, которое вросло в душу, пропитало собой все сознание и подсознание.

Разные взгляды, наверно, лучше не сталкивать, а сближать — искать перекидные мостики между ними, идти навстречу друг другу. Когда близкие люди соединяют свои «инакомысли» в букет, они и создают себе гармонию, совместимость, почву для хороших отношений.

Инакомыслие (если это, конечно, не «враждебномыслие») не разъединяет людей, а соединяет нитями дополнительности, обогащает духовный климат семьи. Уважение к инакомыслию — основа хороших отношений и у мужа с женой, и у родителей с детьми. Без такого уважения не может существовать ни нормальная, хорошая семья, ни нормальное демократическое общество.

В каждом человеке — вспомним — есть то, что мы любим, то, что терпим, и то, что не выносим. Совместимость — это и тяготение к тому, что нравится, и «мирное сосуществование» с тем, что кажется нейтральным или не очень приятным. Несовместимость — неуживание с тем, что не нравится, царапает, ощущается как неприятное.

Совместимость с достоинствами человека почти всегда несет в себе вкрапления несовместимости с его недостатками — вернее, с тем, что нам кажется недостатком. Главное здесь — именно «кажется» — не то, что есть на самом деле, а то, что видится, ощущается, кажется хорошей черточкой или плохой.

У одних людей между совместимостью и несовместимостью идет острая вражда, и цепь их отношений рвется на звенья притяжений и отталкиваний. У других — чаще у тех, кто терпимее и у кого недостатки слабее, — совместимость перевешивает, и неизбежные уколы несовместимости ранят меньше, не очень затмевают хорошие отношения.

Эти отношения несут больше радостей, если люди ведут себя как бы по законам доброй двойной оптики: не дают себе привыкать к хорошим сторонам близкого человека и стараются, чтобы свои хорошие стороны не тускнели; чужие недостатки терпят и прощают, свои — сдерживают, относятся к близкому как мать к ребенку, а к себе как отец…

На чем держится семья.

Можно ли без любви?

«Недавно вычитал в «Комсомольской правде», что не каждому дано любить и построить свой брак по любви. Это ошарашило и возмутило. Если так, то стоит ли вообще вступать в брак? И стоит ли жить, если нет любви?» (Общежитие историко-архивного института, Стромынка, март, 1981.)

«Никогда не любил и любить не собираюсь. Тем не менее верю в привычку, в привязанность, считаю, что она может заменить любовь в семейной жизни. П. К.» (Высшая комсомольская школа, февраль, 1979.)

«Что хуже: мать-одиночка или брак без любви?» (Московский институт инженеров транспорта, март, 1982.)

«А вам не кажется, что мы просто разучились любить? Доступность случайных связей (особенно в 17–25 лет, когда они очень часты), отношение к сексуальной стороне жизни как к чему-то простому и доступному, краткость знакомства перед браком — все это вредит способности любить.

Родители твердят детям об устроенном счастье, для них это обеспеченная жизнь. Какая мать захочет для своего ребенка скитания по квартирам, жизни на две небольшие зарплаты? Кто захочет, чтобы «любовная лодка разбилась о быт»? А если она не разобьется и все придет в порядок, тогда уже часто нечем любить. А от нелюбимого все равно уйдешь, не сможешь притворяться.

Так что же делать? Ждать, когда полюбишь уже устроенного человека, или плыть по течению? Жить потихоньку, воспитывать детей и не требовать от жизни ничего яркого, праздничного? Может быть, верно, что любовь стала редкостью? И стоит ли ее ждать, особенно если тебе уже давно не 18?» (Зоя М., Пермь, октябрь, 1978.)

По любви, по рассудку, по расчету.

Есть два брака, говорил полуиронически Унамуно, испанский писатель и философ XX века: брак индуктивный и брак дедуктивный. Индуктивный — «от частного к общему» — когда мужчина видит женщину и теряет голову: «сначала появляется невеста, потом мысль о женитьбе»; дедуктивный — «от общего к частному» — когда мужчина сначала решает, что надо жениться, а потом, не теряя головы, отыскивает себе невесту