Мед багульника - [63]

Он показал бы это — нельзя мягче — чтобы не обидеть её. Но ей бы оставалось после этого — только никогда его не видеть.

В конце зимы он заболел. Друзья увозили его в деревню, на семейный праздник, в загородный дом. Были там и шашлыки, и баня, и долгие прогулки по заснеженному лесу…

Пальто у Юрия Григорьевича чёрное, лёгкое, не мешающее движениям. Увлекаясь — делом или разговором — он не замечал, холодно ли…

Вернулся с небольшой температурой и кашлем. В таких случаях приезжал знакомый врач.

— Настоящий дон Корлеоне, — думала Лена о старом артисте. Весь ход жизни был у него окружён друзьями.

И вот уже в комнате Игорь. Аккуратный, немногословный молодой человек, с быстротою рук настоящего хирурга, и всегда с предвидением болезни.

— В лёгких пока чисто, — сказал он, одновременно слушая, и глядя на Лену. Она стояла с листочком — ожидая, что записать, за каким лекарством бежать в аптеку, — Но мне кажется — этим не кончится. Утром ещё буду его смотреть.

Юрий Григорьевич лежал в большой комнате — где дышится легче, и телевизор для развлечения.

Лена решила всю ночь просидеть рядом с ним. Когда человеку за семьдесят, всё лёгочное — тревожно. И она оказалась права. Ночью Юрий Григорьевич стал задыхался. Грудь его западала от непрерывного кашля, он прижимал к губам полотенце, и на нем оставались пятна крови.

— «Скорую»!

— Нет, Леночка, нет! Дождёмся утра, Игоря… Право, дождёмся утра.

Утром Игорь посмотрел на Лену, как на виноватую:

— Почему он всё ещё здесь? Почему не вызвали меня или неотложку?

— Я запретил, Игорёк — Юрий Григорьевич говорил тихо. — Какая больница? Прошлый раз чуть не уморили.

Игорь кивнул. Старый артист звонил ему тогда… Его положили «с сердцем», запретили вставать… Но в душной маленькой комнате, с наглухо запечатанными окнами, ему становилось всё хуже. И если бы Игорь не добился перевода туда, где были кислородные аппараты… Он сам переносил Юрия Григорьевича на каталку, сам дежурил возле него.

— Вот, — он быстро написал на листке несколько названий, — этого у меня нет, остальное привёз… Бегите, покупайте, а я пока ставлю систему…

— Леночка, деньги в шкафу…

Но её уже не было в квартире.

В последующие недели они выхаживали Юрия Григорьевича в четыре руки. Системы утром и вечером. Игорь прокалывал гибкую, прозрачную трубку, ведущую к руке, вводил всё новые лекарства.

На плечах Лены была тысяча мелких дел, связанных с уходом за больным. Главное держать форточку приоткрытой, чтобы Юрию Григорьевичу дышалось легче, и следить, чтобы холодный воздух не доставал больного.

Она позвонила на работу, взяла отпуск «без содержания», так как нельзя было отлучиться надолго. Отходила лишь несколько минут — в магазин. А потом готовила ему что-то разрешенное врачом: бульон, паровые котлеты… 

Про «деньги в шкафу» она и не помнила. Главное было, чтобы ему стало легче.

— Возраст, и пневмония тяжёлая — бормотал Игорь, тоже просиживавший здесь часами…

Он ничего не обещал. А Юрий Григорьевич чувствовал себя виноватым. Он не жаловался — и только по дыханию его, да по температуре — Лена могла понять, лучше ему или…

В те минуты, когда он мог говорить, не задыхаясь, он старался рассказывать что-то, для неё интересное… Но быстро утомлялся, и засыпал, и тогда она брала его руку, и снова и снова слушала пульс. Или тихо, стараясь не разбудить, ставила ему термометр.

Ей было бы спокойнее, если б Игорь всё время сидел рядом. Странно, но ни у кого из них троих не возникло мысли — позвонить дочери Юрия Григорьевича, которая жила в том же городе, в получасе езды.

Что касается друзей — старый артист попросил никому не сообщать о его болезни:

— Не надо никого беспокоить… Будут приходить, волноваться… А у меня нет сил нет успокаивать.

Это случилось с разницей в несколько дней.

Лене позвонили «северные хозяева».

— Неудобно вам такое говорить… Так хорошо у нас с вами всё складывалось. За квартиру нам было спокойно. Только… мы её продавать хотим.

Само по себе расставание с привычным жильём огорчило бы Лену мало. Она никогда не принимала внешнее, материальное — близко к сердцу. Но, найди она новое жильё, даже по соседству, всё равно это будет уже не то, что с Юрием Григорьевичем — дверь в дверь. Они жили почти одним домом.

Как примет это он? Ему становилось лучше. Юрий Григорьевич уже ходил по квартире и мечтал о дне, когда сядет на балконе, подставит лицо раннему апрельскому солнышку.

Несколько дней Лена собиралась с духом. А потом оказалось, что зря старалась.

В квартире Юрия Григорьевича, по-хозяйски распахнув шкаф, доставала вещи и укладывала их в сумку женщина средних лет, с короткой стрижкой.

— Это моя Светочка, — сказал старый артист. Он сидел в кресле и улыбался. — Доченька, познакомься. Леночка — мой большой друг.

— Спасибо вам, — серьёзно, с интонациями Юрия Григорьевича, сказала Светочка. — Я знаю, что с папой было очень плохо. Я его уже ругала — почему не позвонил, как так можно? Всегда он всех бережёт…

— А что ж ты сама? — про себя спросила Лена. — Неужели жизнь к тебе так щедра, что ты про такого отца можешь забыть на месяцы?

— Я его завтра на дачу увезу, — говорила Света. — У нас хорошая дача, тёплая… Пусть гуляет в сосновом бору…