Мечты сбываются - [91]

Он сам замечал это и дивился: давно не испытывал он подобного приятного чувства стремления к цели — пожалуй, с той поры, когда, закончив дневную торговлю в собственном магазине и навесив на дверь тяжелый замок, спешил домой обнять свою молодую жену Ругя.

— Приготовь-ка поесть — иду по делу! — торопил он теперь Ана-ханум, перед тем как уйти в «Скупку».

— Знаю я эти дела — спешишь к своей Семьдесят два! — ворчала Ана-ханум в ответ. Вот расскажу об этих твоих делах ее нынешнему муженьку — костей не соберешь, шайтан старый!

Снисходительная улыбка появлялась на лице Шамси:

— Ничего ты, старуха, в теперешней жизни не понимаешь!

— Ты-то больно много стал в ней понимать, большевик!

«Большевик?..»

Шамси возмущался, злился:

— Сама ты — большевик, дура старая! Жить-то ведь нам с тобой надо?

И деловито направлялся к выходу.

В первое время Шамси скрывал, что работает в «Скупке». А когда об этом стало известно, почувствовал себя словно пойманным в чем-то постыдном. Стремясь оправдаться в глазах бывших торговцев, он не прочь был пустить ехидное словцо о странных порядках в «Скупке», в советском магазине.

Особенно стыдно было ему перед Абдул-Фатахом — будто он совершил по отношению к своему другу бесчестный поступок, изменил ему. Но мало-помалу мулла стал его раздражать: ему, Шамси, хотелось поделиться с другом мыслями о своей новой работе, а тот только и знал, что толковать о боге да о небе, где людям уготована вторая жизнь. Шамси все чаще сворачивал на свое и однажды, разгорячась, не выдержал и воскликнул:

— Все небо да небо! Как будто мусульмане живут на небе, а не на земле, и будто мало важных дел есть еще и на этой самой земле!

Важных дел на земле, действительно, было не мало, и с каждым днем они множились.

Много их было и у Шамси в «Скупке». И какие только ковры не проходили за это время через его руки!

В большинстве это были изделия из ближайших районов Азербайджана, но встречались и из более отдаленных мест Закавказья и из Средней Азии. Случалось здесь видеть рядом с турецким анатолийским, невысокого качества ковром, очень ценный ковер иранский, кирманский; попадали сюда ковры столь разные по виду, как шитый русский ковер, французский «савоньери», старинный китайский ковер с характерными контурами листьев или цветка лотоса, «знаком счастья».

Вооружившись складным деревянным аршином, записной книжкой и карандашом, подсунутым под каракулевую папаху — неразлучную с головой ее обладателя во избежание простуды, — тщательно обследовал, оценивал эксперт-специалист товар, попавший в «Скупку» на перепродажу. Если того требовало дело, Шамси не ленился опуститься на колени и подолгу внимательно рассматривал ткань ковра, определяя его качество — мягкость, прочность шерсти, количество узелков в квадратной единице основы.

Попадали в «Скупку» не только ковры, но и всевозможные изделия из ковровой ткани. Бывали здесь туркменские настенные мешки — широкие «чувалы» и узкие длинные «мафраши»; случалось здесь увидеть затейливый пятиугольный «осмолдук» — попону, в давние годы украшавшую спину верблюда или коня; неведомый ветер приносил сюда из закаспийских степей старинную «энси» — занавеску, некогда развевавшуюся над входом в кибитку. Многие из этих изделий домашнего обихода с течением времени превратились в предметы искусства, антиквариата, и не так-то просто было разобраться во всем их многообразии и пестроте даже эксперту-специалисту.

Время от времени слышалось в прохладной тишине магазина:

— Разверни-ка, Ильяс, большой дагестанский!

— Пересыпь нафталином тюменьский махровый и сверни его в трубку!

— Отложи-ка маленький карабахский налево!

Ильяс — юноша-рассыльный — с готовностью выполнял приказания Шамси, но стоило ему иной раз замешкаться или взяться не за тот ковер, как эксперт-специалист ворчал:

— Экий ты, Ильяс, бестолковый — до сих пор в коврах не разбираешься!

Однако знаниями своими и опытом Шамси с ним не делился, как, впрочем, не делился и ни с кем другим: распустишь язык, а другой человек, вобрав в свое ухо твои производственные и торговые секреты, тебе же затем нанесет ущерб.

Так велось среди ковроделов и торговцев коврами издавна. И все же бывали такие минуты, когда Шамси охватывало желание потолковать, поговорить с кем-нибудь по душам о тонкостях любимого дела. Но с кем? Шамси погружался в раздумье.

Сметливым малым был Бала-старший и много знаний успел приобрести от своего отца, с охотой помогая ему в ковроторговле. Но что поделаешь, если прибрал его к себе аллах еще отроком, не дав вкусить плодов от этих знаний?

Говорить о коврах с Ана-ханум? Четыре десятка лет прожила женщина с мужем-ковроторговцем и свыше десятка лет провела под одной крышей с искусницей-ковроткачихой, — а что ей, старухе, ковры? В былые годы только и знала, что из-за них с младшей женой грызться, и только и слышно было по всему дому: «Чертова мастерская!» А потом, когда магазин отняли и младшая ушла, стали для старшей ковры вроде хлама, который следует поскорей сбыть с рук, а на вырученные деньги стряпать вкусные обеды. Хороший обед, конечно, — важное дело. Но можно ли с такой женщиной толковать о коврах?