Мечты сбываются - [63]

Ответ этот кирмакинца не удовлетворил.

— Ты, Арам, помоложе меня и, может быть, не видел, а я видел! — настаивал он.

Ардебилец покрутил пальцем у виска и сказал:

— Ты, дед, что-то путаешь, это у тебя, видно в голове мешается от старости.

— Это у вас, у ардебильцев, башка с детства слабая, а я хорошо помню с того часа, как впервые открыл глаза! — в сердцах вскричал кирмакинец.

Пришла пора вмешаться Газанфару.

— Скажу вам, товарищи, что уже не впервые слышу от стариков, что пятьдесят лет назад видели они в наших краях глубокие насосы, — сказал он. — Поначалу мне тоже не верилось, но позже я узнал, что именно в те далекие времена делались здесь опыты с такими насосами, но неудачные, и решили тогда господа нефтепромышленники, что применять в наших краях глубокие насосы невозможно.

— А в чем трудности заключались, не знаешь? — поинтересовался Юнус.

— Точно не скажу, но, кажется, нефтепромышленники считали, что препятствуют работе насосов глубокие пески.

— Так же думал и инженер Кулль!

— Именно!.. — повернувшись к кирмакинцу, Газанфар дружески спросил: — Так ты, старик, о тех, что ли, насосах вспоминал?

Кирмакинец удовлетворенно закивал головой:

— О тех, о тех!

— Выходит, значит, что ты прав!

Ободренный словами Газанфара, кирмакинец воскликнул:

— Вот я и говорю, что нечего вам, сынки, бахвалиться — деды и отцы ваши не хуже вас в нефтяном деле понимали!

Но с этим Газанфар согласиться не захотел.

— Не хуже, ты говоришь? — переспросил он с хитринкой. — Но ведь хозяева-то прежние от глубоких насосов отказались — испугались рыхлых песков. А мы? Мы стали с песками бороться, применили, как сам знаешь, фильтры. И выходит, значит, что есть нам чем гордиться, если сравнить с тем, что было. Так ведь, отец? Только добавлю: гордиться, а не бахвалиться!

Старик развел руками: ну разве с таким человеком, как Газанфар, можно не согласиться? Все он до тонкости знает, понимает и, вдобавок, умеет толком объяснить человеку…

Славно было в этот день в доме Арама за праздничным столом, обильно, вкусно было угощение!

И особенно понравился всем шашлык, приготовленный хозяином. С утра сходил Арам на базар, купил баранью заднюю ногу, отделил мякоть, нарезал, посолил, посыпал перцем, мелко накрошенным луком, полил уксусом, лимонным соком и, поставив на три часа в холодок, чтоб мясо промариновалось, насадил эти куски баранины на вертела. Разжег затем в укромном уголке позади дома мангал-жаровню и принялся жарить баранину, повертывая вертела над раскаленными углями. А когда пришла пора, потчевал гостей, как заправский кебабчи, тупым концом ножа снимая с вертелов шипящий шашлык, ловко накладывая его в тарелки и следя, чтоб не пренебрегли приправой — гранатовым соком, молодым барбарисом. Немало было выпито за этим шашлыком красного кюрдамирского, немало было сказано при этом, по доброму кавказскому обычаю, красивых пышных тостов в честь гостей и хозяев, немало прозвучало шуток, веселого смеха. Да, не женское это дело — готовить шашлык и угощать им гостей!

Не забыта была за праздничным столом и Баджи, занятая в этот день в спектакле и не имевшая возможности прийти, — не такие люди здесь собрались, чтоб забыть старых друзей! Надо думать, придет время, Баджи порадует своим искусством тех, кто в этот день не был в театре. А пока — и гости и хозяева не раз поднимали за здоровье и за успехи Баджи стаканы с красным кюрдамирским…

Славно было в этот день в доме Арама за праздничным столом, обильно, вкусно было угощение!..

Но не только едой, как бы обильна и вкусна она ни была; и не только тостами, как бы искренни и красивы ни казались они тем, к кому обращены; и не только смехом, как бы весел он ни был, жив настоящий человек. Есть у него всегда немало забот, беспокойных стремлений и тревог, и если б не было всего этого, быть может и не стать бы ему настоящим человеком.

Заговорили о международном положении.

— Теперь никто не посмеет на нас напасть, разделаем всех под орех! — воинственно выкрикнул один из гостей помоложе, которому красное кюрдамирское разгорячило голову.

Что-то знакомое, хотя и далекое, послышалось Юнусу в этих словах. Ну, конечно же!

— Помню, — начал Юнус, — было это лет десять назад, вскоре после того, как разгромили контру в Шемахе, Ленкорани, Сальянах, Кубе. Вот так же сидели друзья за этим столом у Арама Христофоровича и тети Розанны и так же толковали о международном положении, о будущем.

— Ты, мне помнится, хватил тогда лишку и стал хорохориться! — с усмешкой вставила Розанна, услышав свое имя.

— Именно так, тетя Розанна, именно так! — подхватил Юнус, словно сам собирался сказать о том же. — От того лишку мозги у меня пошли набекрень, и я стал заноситься, кричал, что никто уже не посмеет на нас напасть. Правда, нашлись тогда здравые люди — вправили мне мозги… — Юнус бросил взгляд на Арама и Газанфара. — Спасибо, что образумили!.. Разбитая контра вскоре призвала на помощь немцев, турков, англичан, американцев, и много еще рабочей крови пролилось тогда в борьбе за Баку, за Советский Азербайджан.

Наступило молчание. Арам глубоко вздохнул:

— Тяжелые были времена…

— Но кое-кому они приходились по душе, да и сейчас есть люди, которые стараются вернуть нас к тем временам, — заметил Газанфар. — Поглядите, товарищи, что творится в мире в последнее время! Налетели мерзавцы на наш «Аркос» в Лондоне, на наши полпредства в Берлине, Пекине, Шанхае, Тяньцзине, спровоцировали нас к разрыву отношений с Англией. Эти негодяи дошли до того, что убили в Варшаве нашего посла, товарища Войкова, бросили в Ленинграде в Деловом клубе бомбу. Приходится думать, что они еще не раз на нас нападут. Но только все это до поры до времени — как говорится, волк своим воем на себя же накличет беду. Враги наши раз от разу будут делаться слабее, а мы — сильнее. А пройдут два-три десятка лет, и к нашей правде примкнет много людей, много народов!