Мечеть Василия Блаженного - [75]

Но я не о религии, я о том, что из нашего человеческого материала, ходящего по воду в супермаркет и приспособившего к религиозным нуждам интернет, на глазах вылепливается новая формация — неоархаическая. Спросим любого амбициозного молодого москвича: где он мечтает поселиться? Еще десять лет назад он ответил бы «на Кутузовском» или «в пределах Садового кольца». Сегодня он уронит: «На Новой Риге».

Первые пятьдесят километров по Новорижскому шоссе плотно застроены домиками, домами и домищами. Это обиталища тех, кто вынужден ездить в Москву ежедневно. Следующие пятьдесят километров осваивают представители творческих профессий, могущие позволить себе бывать в столице не чаще пары раз в неделю. Но схема «квартира — дача» стремительно выходит из моды. Всех обуяло стремление постоянно жить так, чтобы по твоему потолку и под твоим полом не ходили чужие люди. Всяк хочет свое крылечко, свой двор, несколько собственных деревьев — и летом, и зимой. Как это отличается от стремления семидесятников селиться на сотых этажах! «Приходя к нам, наши родители боятся подойти к окну! Зато для детей высота всегда будет естественной средой», — похваляются молодые супруги со страниц давно и прочно позабытого журнала «Америка».

И ведь так во всем — в важном и в мелочах. Мой отец, любивший и умевший хорошо одеться, в молодости носил белые нейлоновые рубашки. Сегодня мы придирчиво проверяем, стопроцентны ли хлопок и лен. А, между тем, каких только тканей не изобретали фантасты прежних дней, сами щеголявшие, подобно моему отцу, в дефицитном импортном нейлоне! Костюм из баллончика: прыснул разок — и в обновке! Ткани, меняющие цвет и температуру, думающие застежки вместо пуговиц и молний — все это приметы фантастики 60—70-х, когда читатели рвались на сотые этажи, а писатели — в иные галактики.

При словосочетании «космический корабль» нас сегодня клонит ко сну. Изыскания на тему научно-технического прогресса тоже не вызывают восторгов, хотя иногда еще попадаются. Фантастику мы, однако, по-прежнему любим. Только это уже совсем другая фантастика. Тоже, по сути, деревенская. Супербестселлер про Гарри Поттера силен прежде всего деревенской составляющей. А ведь все эти баньши, тролли, хоббиты, эльфы, наговоры-заговоры, зелья дошли до нас только потому, что не все старухи на англосаксонской завалинке вымерли, прежде чем этнографы пошли по селам. А на отечественной ниве? Классический труд фольклориста XIX века С. В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», сдается, со стола не сходит у всех тружеников в жанре русского фэнтези.

Ради возвращения к земле бесполезно ехать в дальние деревни. В них в домах стоят телевизоры, а пьяные застолья не знают даже второго куплета «Камыша». Мы извлекаем деревню из книг и воссоздаем ее. С новым отношением к жизни. Мы возвращаемся к земле потому, что вернулись на Землю.

Песня о злой кукушке

Июльская полночь была душновата, невзирая на распахнутые окна. Поэтому мы поднялись из-за стола и, продолжая разговор, вышли в сад.

Здесь необходима существенная оговорка, дабы не ввести читателя в заблуждение. Сад мой затерялся среди чужих балконов. Сверху, на тринадцатом этаже, одни балконы, снизу, на одиннадцатом, тоже, а у меня на двенадцатом — сад. Самый настоящий, вот только розовый куст в этом году не цветет. Зато дикий виноград просто буянит, кидая свои плети куда только может. Вьюнок и бобы тянутся кверху по деревянным рейкам, поднимающихся из плотных зарослей настурций. Есть в саду все, что положено: и скамеечка, и свечной керамический фонарь. Прогулка от одного конца до другого занимает пять шагов. И наличию этого сада я лишний раз порадовалась, когда мы — я и гостившие сестра с племянницей, — выйдя в темную щедрую тень, вдохнули тонкое благоухание душистого горошка.

Кое-что, правда, несколько нарушало очарование легкой летней темноты. Внизу, со двора, неслись крики, скорее громкие, нежели благозвучные: изрядная компания младней распивала там пиво. Звучал мат и перемат, время от времени об асфальт с отчаянным звоном разбивалась очередная опустошенная бутылка. Впрочем, все мы наделены свойством подобные явления не то, чтобы вовсе не замечать, но как-то выводить за скобки. Без этого в мегаполисе как залезешь в невроз, так и не вылезешь. Поэтому мы продолжали наслаждаться запахами листвы и цветов, а разговор перешел на любезную сердцу Францию. И под обаянием летней ночи и бретонско-нормандских воспоминаний мы невольно затянули одну из самых моих любимых народных песенок. Немудреную песенку с тягучим, бессмысленным завораживающим припевом: илер-илер-иту-илер; илер, о ма Нанетт… Чудная это песня, немножко жутковатая, и жуть ее понятна, даже если не знаешь, как переводятся слова. Слова же примерно таковы:

Шел я поить моих лошадок,

Пела кукушка в лесу.

Пела кукушка и мне сказала:

Милую в землю несут!

Что ты плетешь, зверушка злая?

С милой я был вчера!

Но, как спускался я вниз в долину,

Пели колокола.

Но как я в церковь входил святую,

В церкви священник пел.

Эй, шевелитесь в своих гробницах,

И пробудитесь, кто спит!

Нет, не дремлю, о нет, не сплю я,