Меченая:Скала - [65]

освещения.

Охранников нет, но на остальную территорию станции не попасть — двери

заперты, и без ключ-карты их не открыть. Да и если открою, что изменится? Как я без

оружия прорвусь через охрану? Как попаду на поверхность? Как найду Чейза?

Да и разве это не он обещал меня найти?

Где вообще его носит?! А что если от него уже избавились?.. 

Стены давили на меня, серо-синяя обстановка заставляла задыхаться. Я

становилась параноиком! Грёбаным параноиком! 

В жилом корпусе хватало рабочего персонала, но никто из них понятия не имел о

каком Чейзе вообще идёт речь. И чем чаще я получала такой ответ, тем сильнее

становилась моя паранойя. 

От него избавились. Точно. От него избавились. 

Третий день. Четвёртый. У меня перестали брать анализы и прописали какие-то

жёлтые таблетки под видом успокоительных. Я смывала их в унитаз. Предварительно

опустошая желудок.

Чёрт. Это точно психушка. А жилой корпус — место избавления от слабых генов.

Бинго! Я была уверена в этом пять минут назад, пока не передумала и решила, что скорее

всего над нами будут ставить опыты, быть может пустят на органы, но убивать не станут. 

Анна не появлялась. 

Я искусала губы в кровь. Снова взялась за привычку грызть ногти. И практически

не спала — в потолке над моей кроватью скоро появится большая дыра. 

Понимание того, что если продолжу в том же духе, то стану неврастеничкой и

закончу свои дни здесь же — в подземной консервной банке, как снежный ком свалилось

на голову на седьмой день моего пребывания в жилом корпусе. 

Брожение из угла в угол и «Титаник» третий раз за неделю, потому что

большинство здешних дам оказались сумасшедшими поклонницами мистера Ди Каприо,

кому хочешь крышу с места сдвинет. 

А на утро восьмого дня в главные двери ведущие вон из корпуса, вошла Анна, а

вслед за ней белокурая девушка в белой сорочке и больничных тапочках. Кристина.

Мои ноги со свистом рванули с места. Кажется, я даже кого-то зацепила плечом и

даже не потрудилась извиниться — а здесь так принято, чёрт возьми! 

Это была Кристина! Она самая! Настоящая! Живая и здоровая! 

Моя девочка…

Я не слышала, что говорила мне Анна, потому что кровь бурлила в ушах под

громкий аккомпанемент сердца. Все звуки были размазанными, как туманная дымка. Я

звала её. Звала Кристину. Держала её миленькое личико в своих ладонях, заглядывала в

почти прозрачные серые глаза… В такие пустые, безжизненные глаза. Я исследовала её

тело на наличие укусов, но быстро бросила это дело: если бы рафки заразили Кристину,

она не была бы сейчас здесь — в жилом корпусе. 

Но она не отвечала. В её глазах не было абсолютно ничего. Никаких эмоций, никак

признаков узнавания, или наоборот недоумения. Она казалась выпотрошенной, лишённой

души оболочкой. Такой странной, такой холодной и недосягаемой, как самая далёкая

звезда в небе. 

Анна наконец достучалась до моего сознания, требуя, чтобы я отпустила и без того

напуганную девочку. 

— В каком месте она напугана?! — закричала я на Анну, как будто это она напала

на неё в Ангеле и превратила в… это.  — Что с ней такое?! Почему она молчит?

В бесконечных отчаянных попытках я заглядывала в лицо Кристины, надеясь

разглядеть в нём признаки жизни. Но их не было. Никаких.

Невидимая удавка сдавливала горло, ярость закипала в венах. Мне хотелось

кричать, накинуться на кого-нибудь и выбить всю дурь, словно кто-то из присутствующих

имел хоть какое-то отношение к тому, что случилось с Кристиной. 

Я имела. Я её оставила. Я бросила. 

Это я виновата! Это себя я должна бить в грудь и ненавидеть!

Анна долго успокаивала меня, пытаясь запихнуть в рот целую горсть жёлтых

таблеток. Но в итоге получила ими в лицо и с виноватым видом уселась на

противоположный стул. 

Кристину нашли в Скале. На ней был ошейник. Один  из тех, что Ангел надевал на

тварей для управления ими. Рафки сделали тоже с Кристиной. 

И только благодаря мне Анна узнала её имя. За всю неделю с губ Кристины не

слетело ни слова. Она словно зомбирована. Словно находится где-то между миром

реальности и миром фантазий. Плохих фантазий. Самых плохих. 

Всё что мне оставалось, это нервно грызть ногти и лишь догадываться о том, что

рафки с ней делали. 

Анна уговорила рассказать всё, что мне известно, потому что это могло

поспособствовать лечению. В жилой корпус Кристину привели в надежде, что общество

повлияет на неё благотворным образом и она хоть понемногу начнёт приходить в чувства.

Она замкнулась в себе. Страдает от депрессии. Но показатели жизнедеятельности в

полном порядке. И умом тоже не тронулась, во всяком случае, в этом Анна меня заверила. 

Я не отпускала Кристину от себя ни на шаг. Держала за руку. С надеждой

заглядывала в глаза, но видела в них всё ту же пустоту — холодную… такую

безжизненную.

— Прости меня, — шептала я. — Прости… Это я виновата… Прости… прости-

прости…

Просить прощение — все, что я могла. Всё, что мне оставалось. За то, что

позволила Скверне забрать её. За то, что так долго искала. И за то, что нашла, когда уже

было поздно, когда Кристина посвятила свою жизнь Ангелу. И за то, что не схватила за

волосы, как должна была поступить настоящая сестра, пусть и не кровная, и силой