Меченая - [12]
— Пойду помогу мальчишке, — говорит он.
— Оставайся здесь, — останавливает его фермер, — Люка не нуждается в помощи, ему полезно прогуляться ночью и пройти мимо собаки, которую он частенько дразнил… Быть может, ему станет совестно за то, что он превратил Патьо в такого злюку…
Слуга садится на место с явным сожалением. Галиотт отыскала щетку для мытья бочки, которую раз в году, готовя сидр, используют для брожения яблок. Она слышала про собаку, и у нее есть свое мнение.
— Надо отделаться от Патьо, он становится все более злым… До сих пор его еще можно было использовать для выпаса коров, хотя он покусал некоторых из них… Теперь же к нему не подойти… Да и на меня он смотрит как-то искоса, а ведь всегда слушался… Словно больше не признает.
— Иди пойми это зверье, — ворчит Моарк'х. — Пес злится, словно ему здесь не нравится, а когда его бросаешь в другом конце округа, как я уже не раз проделывал, он спешит вернуться… Словно радуется цепи, на которой сидит.
— Надо найти новую собаку, — вступает в разговор Анриетта, — надо заботиться о стаде.
В это мгновение пастушок открывает дверь ударом колена. Он быстро входит в дом, преследуемый злобным лаем. Моарк'х встает и забирает у мальчика мешок. Люка, задыхаясь от усилий, ставит лампу на стол.
— Черт возьми, — ворчит фермер, — ты его волок по земле. Посмотри, он едва не прорвался…
— У меня была свободна только одна рука, — отвечает мальчуган. — Мешок очень тяжелый… я едва смог его приподнять… В нем фунтов двадцать… Это не настоящее сокровище…
— Много ты знаешь! — полусерьезно, полушутливо произносит бретонец.
— Там даже не позвякивали золотые монетки… Это большой камень.
— А… — разочарованно вздыхают остальные.
— Камень? — Антуан огорчен более других.
— Подождите. — Моарк'х запускает руки в мешок.
Теперь все сгрудились вокруг хозяина и не спускают глаз с мешка с таинственным содержимым. Они следят за невидимыми движениями рук под потертой залатанной тканью. Наконец фермер извлекает свою находку. Он показывает ее всем с гордой улыбкой. Глиняный панцирь не полностью убран. Засохшая глина въелась в углубления. С двух сторон выступают уши. У правого уха неправильная мочка. Она похожа на коготь. Подбородок изъеден проказой времени. Затем начинается тонкая, но удивительно сильная шея. И наконец совсем белый излом. Именно здесь лезвие сломало и покалечило статую. Глиняная печать сна и молчания лежит на глазах и губах. Уши и каменные волосы как бы припорошены глиняной пылью. Присутствующие вскрикивают. В их восклицаниях чувствуется разочарование.
— Голова святого…
— Или Богоматери…
— Очень старая… но ведь все камни старые?
Моарк'х не мешает людям выговориться. Когда все замолкают, он нравоучительно произносит, словно факт находки открыл перед ним больше, чем перед другими.
— Так вот, скажу вам, она куда более старая… Античная, а может, со времени сотворения мира…
— Откуда тебе это известно? — спрашивает Анриетта.
— Откуда? — переспрашивает Моарк'х и серьезно добавляет: — Я догадываюсь…
Он относит камень к рукомойнику и кладет его на пол.
— Подайте лампу, — приказывает фермер, — воду и щетку… Коли считается, что те, у кого нет языка, говорят глазами, надо посмотреть, правда ли это…
Моарк'х смеется. Остальные подхватывают смех, хотя их сердца не расположены к веселью. Все чувствуют необходимость расслабиться за счет этой каменной головы, которая покорно лежит у ног хозяина. Такие находки столь непривычны, что надо воспользоваться случаем. Антуан крепко сжимает лампу, пока Моарк'х оттирает глину, а Галиотт поливает голову из ведра. Вначале щетка очищает губы. От воды глина размокла и легко смывается. Появляются тонкие длинные губы. Лицемерный рот неумеренно широк. Потом открывается нос. Его кончик съеден веками, как и подбородок. Теперь бретонец убирает глину с невидящих глаз. Вода, которую льет служанка, стекает на пол и разбегается коричневыми, охряными и пурпурными струйками.
— Она словно кровоточит, — ворчит Антуан, перекладывая лампу в другую руку.
Никто не откликается на его шутку. Каждый ощущает непонятное стеснение в груди. Антуан не произносит больше ни слова. Громадные каменные глаза широко открыты и устремлены в глаза присутствующих. Зрачки глубоко высверлены в камне. И именно оттуда выплескивается жизнь, которая вдруг оживляет все лицо. Теперь видна сила челюстей, нежность щек и лба, упрямство и двуличие рта… Вдруг проявляется то, чего не было.
— У нее злобный вид, — бормочет Анриетта. — Смотрите, она словно собирается нас обругать… и все же она красива…
Анриетта опускается на колени, чтобы коснуться камня. Гладит ладонью лицо. Оно еще мокрое, но нежное и холодное, как мрамор.
— Дотронься вот так, это приятно… — обращается Анриетта к Моарк'ху.
Бретонец не слушает ее. Тогда она поворачивается к Антуану и берет его за руку.
— Коснись, — настаивает она.
Слуга чувствует, что руки Анриетты обжигают его ладони, словно женщину вдруг охватил приступ лихорадки, но Антуан не касается камня. Фермерша встает. Галиотт не двигается с места. Похоже, ее смущает каменный взгляд. Антуану уже не до шуток, от которых чесался его язык. Люка с беспокойством оглядывает всех. Приближается к Антуану. Моарк'х стоит на коленях, охваченный маниакальной мыслью. Ему кажется, что он читает осуждение в застывших глазах, выражение которых меняется от нежности до гнева. Он думает, что, пожалуй, зря принес голову в дом, где ей нечего делать. Наконец фермер медленно выпрямляется. Суставы его трещат.
Крайне интересное исследование знаменитого писателя и собирателя фольклора, в популярной форме представляющее не только Дьявола во французской народной традиции, но и легенды о колдунах, чудовищах, полу-языческих духах, «страшные сказки», выдержки из гримуаров, поверья, заклинания, обряды и молитвы. Книга написана в ироническом ключе и заставит читателя не раз от души рассмеяться.
…Странный трактир заставлял внимательно прислушиваться к малейшему шуму и навевал вопросы по поводу столь необычного места.Кто бы мог подумать, что однажды посетив его, вы останетесь в нем навсегда…Мистического рассказ Клода Сеньоля — величайшего из франкоязычных мастеров "готической прозы".
Я несусь, рассекая тьму, меня гонит пустое… вечно пустое брюхо… Мой голод заставляет людей дрожать от ужаса. Их скот источает аппетитные запахи, наполняя мой проклятый мир.Когда я выйду из этого леса, чьи тысячи застывших лап с кривыми цепкими корнями вцепились глубоко в землю… Когда я со своим неутолимым голодом окажусь меж толстых стен, что человек возвел вокруг своих шерстяных рабов, и выйду на клочок утоптанной земли, я превращусь в быструю и гибкую тень, в черную молнию, дышащую в кромешной тьме… Вздохи мои будут воем, пить я буду кровь, а насыщаться — горами нежной горячей плоти.
«Они мне сказали, что черты мои восстановятся… Они закрепили мои губы… сшили мои щеки… мой нос… Я чувствую это… Они превратили меня в живой труп, вынудили к бегству от самой себя… Но как я могу убежать от той другой, которую не хочу…»Мистического рассказ Клода Сеньоля — величайшего из франкоязычных мастеров «готической прозы».
…Каждое утро ничего не понимающие врачи отступают перед неведомым. Никакого внутреннего или внешнего кровотечения, никаких повреждений капилляров, никакого кровотечения из носа, ни скрытой лейкемии, ни злокачественной экзотической болезни, ничего… Но кровь моя медленно исчезает. Нельзя же возложить вину на крохотный порез в уголке губ, который никак не затягивается — я постоянно ощущаю на языке вкус драгоценной влаги…Блестящий образец мистического рассказа от Клода Сеньоля — величайшего из франкоязычных мастеров "готической прозы".
Зловредный майский кот… Зверь с семью запасными жизнями и семью временными смертями… Даже мертвый Матагот не совсем мертв. Тот, кто имеет Матагота, может спокойно умереть, зная, что Матагот продолжает ему служить верой и правдой.Готическая повесть Клода Сеньолья о Матаготе — коте-колдуне из французского фольклора (явного прототипа Кот в Сапогах).…Переплетение мистики и реальности, детали будничного крестьянского быта и магические перевоплощения, возвышенная любовь и дьявольская ненависть — этот страшный, причудливый мир фантазии Клод Сеньоля, безусловно, привлечет внимание читателей и заставит их прочесть книгу на одном дыхании.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Сюжет романа построен на основе великой загадки — колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Это — английская готика хIх века.То, с чего началась «черная проза», какова она есть — во всех ее возможных видах и направлениях, от классического «хоррора» — до изысканного «вампирского декаданса». От эстетской «черной школы» 20-х — 30-х гг. — до увлекательной «черной комедии» 90-х гг.Потому что Стивена Кинга не существовало бы без «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона, а Энн Райс, Нэнси Коллинз и Сомтоу — без «Вампиров» Байрона и Полидори. А без «Франкенштейна» Мэри Шелли? Без «Комнаты с гобеленами» Вальтера Скотта? Ни фантастики — ни фэнтези!Поверьте, с готики хIх в.
Кто не знает Фрица Лейбера — автора ехидно-озорных «Серебряных яйцеглавов»и мрачно-эпического романа-катастрофы «Странник»?Все так. Но… многие ли знают ДРУГОГО Фрица Лейбера? Тонкого, по-хорошему «старомодного» создателя прозы «ужасов», восходящей еще к классической «черной мистике» 20 — х — 30 — х гг. XX столетия? Великолепного проводника в мир Тьмы и Кошмара, магии и чернокнижия, подлинного знатока тайн древних оккультных практик?Поверьте, ТАКОГО Лейбера вы еще не читали!