Меченая - [11]

Мама улыбается и качает головой, папа тоже. Они выглядят счастливыми. Если один из членов буддийской семьи выбирает духовную стезю, то его действие отражается в первую очередь на родителях, поэтому такого человека все уважают и ценят. Мой сводный брат, сын отца от первого брака, тоже стал монахом, только в Индии, и папа им очень гордится. Теперь и я сумела его порадовать. Он идет к моей кровати и ласково берет меня за руку. Но в его взгляде мелькает что–то очень знакомое. Что–то, что подсказывает мне: моим мечтам не дадут сбыться гак просто.

— Это очень хорошая новость, Помо, и мы с мамой постараемся сделать все, чтобы ты отправилась в монастырь. Но тебе придется немного подождать.

Я так и знала… Конечно, он не собирался меня так просто отпускать. На самом деле я ждала чего- то подобного. Три года. Три года я жила, одержимая мечтой о свободе. В мыслях своих я была уже далеко от дома. Но в действительности все оказалось куда сложнее. Я по–прежнему нужна папе дома. Кто еще поможет маме? Уж точно не мои братья. От меня было слишком много пользы, чтобы отец позволил мне сбежать просто так. С тех пор каждый день повторялся один и тот же разговор:

— Когда ты отпустишь меня в монастырь?

— Скоро, скоро…

Я вся кипела внутри, как молоко, поставленное на огонь. В конце концов нетерпение выплеснулось через край. Однажды утром я просыпаюсь с мыслью, что пришло время действовать. Как обычно, кормлю братиков, готовлю завтрак, наливаю чай в термос для нежданных гостей — и тайком откладываю несколько кусочков хлеба и еще кое–что из еды. После некоторых колебаний я все–таки решаю взять мамину любимую шаль, белую, льняную, с вышивкой. И ухожу из дому. Как раз накануне отец в очередной раз несправедливо наказал меня, и я подумала: «Все, хватит». Довольно. Я решила отправиться в Наги Гомпа, монастырь, где меня ожидали. Два года назад один из моих родственников представил меня глубоко уважаемому учителю по имени Тулку Ургьен Ринпоче. Этот монах руководит несколькими монастырями, среди них — горным Наги Гомна и тем монастырем, что находится в нашем квартале. Именно здесь я впервые увидела его. Учитель сидел на коврике для молитв и медитировал. Он благословил меня, просто прикоснувшись рукой к моей голове. Не сказал ни слова — но я увидела столько понимания и сострадания в его взгляде, столько доброты в его жестах, что меня тут же охватила безграничная радость. Тулку Ургьен Ринпоче тогда сказал отцу:

— Приводите девочку, когда сочтете нужным. Мы будем ждать…

С тех пор я постоянно думаю о нем. Много раз мне снится один удивительно яркий сон: я гуляю по Боднатху, и вдруг мое внимание привлекает странный шум. Поднимаю глаза: это же Тулку Ургьен Ринпоче прилетел на вертолете, чтобы забрать меня в монастырь! Учитель действительно казался мне спасителем. Поэтому сегодня я без колебаний направляюсь к нему, чтобы наконец встретиться. Монастырь расположен на горе Шивапури, на севере Катманду, в пяти–шести часах ходьбы от Боднатха. Больше я ничего о нем не знаю. Но это и не важно! Я все равно отправляюсь в дорогу. Иду по улицам родного квартала, по полям, окружающим его, — раньше я часто здесь играла. Солнце, по которому я ориентируюсь, уже высоко в небе; душно, печет. Мне надо идти на север. Я медленно иду по дороге, по обеим сторонам которой зловонные канавы, полные липкой грязи. Вокруг ни одного жилого дома. Я никогда прежде не уходила так далеко в одиночку. Внезапно я понимаю, что вообще никогда не покидала Боднатх. Я совсем не знаю мира. Я вдруг замечаю, что дрожу от страха. Не имею ни малейшего представления о том, где сейчас нахожусь. Я могла бы продолжить свой путь и в конце концов встретила бы человека, который подсказал бы, куда надо идти. Но я повернула назад.

Я никому не рассказываю о своей попытке к бегству, лаже маме, потому что она жутко перепугается за меня. Несмотря на всю свою решимость, на страх, ставший моим ежедневным спутником, я все- таки отступила на полпути. Прошла всего один час — и сдалась. Неизвестность порой пугает нас куда сильнее, чем ад.

Я возвращаюсь домой. Судя по всему, никто так и не заметил моего отсутствия. Меня столько раз наказывали за то, что я уходила играть на соседнюю улицу, а тут я покинула пределы Боднатха — и никто даже не обратил на это внимания. Но с тех пор я перестала быть прежней Помо. Отец бьет меня — а я почти не чувствую уларов, твержу про себя: «Бей, бей, а завтра меня уже здесь не будет». Отец может избить меня до полусмерти, я все равно уйду в монастырь… Все вокруг раздражает меня, постепенно я начинаю молча сопротивляться. Я становлюсь упрямой как осел. Смотрю отцу прямо в глаза и стараюсь, чтобы между отдачей им приказа и моментом его исполнения проходило как можно больше времени. Всегда остаюсь спокойной. Он чувствует мою непоколебимую уверенность в себе. Отныне я официально нахожусь под защитой учителя из монастыря, и я постаралась, чтобы об этом знал весь квартал. Я по–прежнему остаюсь дочерью своего отца, и у него есть законное право мною распоряжаться. Но я также будущая монахиня, то есть весьма уважаемая особа. Отец не может помешать мне посвятить свою жизнь религии. В этом никто не заинтересован — и он в первую очередь. Ведь мой поступок и ему принесет выгоду: отец, чья дочь стала монахиней, получает уникальную возможность улучшить свою карму. Дочь–монахиня — честь для родителей. Поэтому я чувствую себя защищенной. И для меня нет пути назад