Меч Тристана - [23]

Он писал ей с Кавказа. Теперь оттуда писать разрешили. Присутствие подразделений ФСБ в «зоне конфликта» сделалось почти официальным. До ввода регулярной армии оставались считанные месяцы. Писал он часто, как только мог. А потом началась война. Долгая, как операция без наркоза.

Из отдельной разведроты Ивана перевели в штурмовой спецназ, и под Новый год он вместе с грачевскими «соколами» принимал участие в знаменитом взятии Грозного «силами одного мотострелкового батальона». Чудом остался жив, а весной под Самашками сдался в плен по заданию Центра. Осенью сумел бежать и должен был демобилизоваться, но вышла какая-то накладка. И в очередной Новый год все повторилось, словно в дурном сне: отряд под его началом проводил спецоперацию в столице Ичкерии…

И это как раз тогда он посвятил Маше свое последнее стихотворение — «Письмо с того света»: «И будет тихо падать снег…»

Оно и получилось с того света. Потому что он уже ничего не успел отправить.

* * *

А теперь Иван открыл глаза и увидел ее — Машу. Обстановка была немножко непривычной. Мягко говоря. Огненный сноп воспоминаний ворвался в голову и расколол ее пополам.

Когда он вновь открыл глаза, прекрасное женское лицо склонилось над ним совсем близко. И он уже почувствовал тончайший, но отчетливый привкус фальши. Какой-то вселенский шутник подсовывал ему Одиллию вместо Одетты.

— Маша, это ты? — спросил он безнадежным голосом и, разумеется, по-русски.

— Он снова бредит, — сказала «Маша» по-ирландски, оборачиваясь к кому-то, стоящему позади.

Больше он не терял сознания, просто прикрыл глаза, чтобы подумать, не обжигаясь об эту ее красоту

Сказать, что он влюбился в племянницу убитого им Моральта, было бы глупо. С другой стороны, если попробовать отвлечься от той, прежней жизни, она, безусловно, симпатична ему то есть, по здешним понятиям, у них мог бы быть счастливый брак. И наконец, в ее поразительном сходстве с Машей есть некий знак. Безусловно, это как-то связано со всеми предыдущими чудесами: путешествие во времени, двойная жизнь, вторая смерть, зеленые глаза пророка. Он должен понять, пусть не сразу. Очевидно, получится не сразу. Тем более когда все так перепуталось и в этом, и в том мире. Он и Изольда — враги, враги кровные, они же — потенциальные любовники, и вдобавок ко всему — хитрая система отношений: врач и пациент, ученица и наставник.

«Успокойся! Неужели тебя не учили владеть собой? Учили, да еще как! И здесь, и там. Так возьми себя в руки и пойми, вдолби в свою башку: сейчас, сегодня самое главное — ваши простые человеческие, если угодно, профессиональные отношения. Все. С остальным нельзя торопиться. До поры».

И он сумел вдолбить это себе в голову. И чем здоровее становился, тем спокойнее относился к Изольде. Он уже видел массу различий между ней и своей настоящей возлюбленной. Но еще важнее — он вспомнил: прикосновения рук. Просто мягкие, просто нежные прикосновения. Просто. С Машей всегда и все было по-особенному. Потому что общались их души. А у этой точной копии не было Машиной души, а значит, и любви между ними быть не могло. Но тогда что? Неспроста же этот, с зелеными глазами, затеял такую странную карусель времен. Неспроста. Так слушай его внимательней, Иванушка!

* * *

Однако слушать пришлось не того, который с зелеными глазами, а того, который с красными волосами. Тристан уже вставал и ходил, когда однажды ему довелось случайно услышать разговор сенешаля Гхамарндрила Красного с любимой служанкой Изольды Бригиттой.

Красный на вид был мерзок: волосы его все, от макушки до подбородка, да, наверное, и ниже, имели жуткий медно-красный цвет и жесткость металлической проволоки. Нос был длинный и тонкий, глаза маленькие, глубоко посаженные, а голосом сенешаль обладал скрипучим, словно у старика. Не мог он не понимать, что родился уродом, из-за того, наверное, и зол был на весь мир. А злость до хорошего не доведет.

И сейчас праведный гнев его на Тантриса, который оказался тем самым рыцарем Тристаном — убийцею Моральта, любимого шурина короля, — этот праведный гнев был обильно приправлен кипящей неуправляемой злобой. Злоба-то и помешала сенешалю Гхамарндрилу совершить быстрый и правильный поступок в сложившейся ситуации. Пока он шипел с миловидной служанкою Изольды где-то там за ширмой, Тристан, не долго думая, в чем был одет, а был он в исподнем, прыгнул из окна и был таков.

После такого поспешного бегства недоучившего учителя и недолечившегося пациента принцессы Изольды многие согласились с догадкой сенешаля Красного. Однако были и другие мнения. Мол, не совсем здоров на голову этот юноша, вот и сбежал, окончательно помутившись рассудком. Да и возможно ли, чтобы доблестный рыцарь из Корнуолла под видом какого-то чудака-менестреля целый месяц скрывался в цитадели своих же врагов. Оскорбительно для короля Гормона подумать такое, ну а сенешаль Гхамарндрил Красный — известный любитель сгустить краски и изобразить муравьишку гигантским лесным вепрем.

Меж тем Тристан в многолюдном и шумном порту Темры изображал юродивого. Натерев лицо специальными травами, измазав себя с ног до головы глиною, выпрашивал милостыню и на одежду какую-никакую монеток наклянчил. А потом, уже одетый, исполнял песни по тавернам и базарам и заработал денег на оружие, ибо нельзя без оружия в путь отправляться, а украсть его считал для себя Тристан недостойным, даже в той, прежней жизни. Вот и получил он кинжал и лук со стрелами простым, честным способом. А оптический прицел к луку, состряпанный им от нечего делать еще давно, в Корнуолле, был тем единственным талисманом, который он, следуя интуитивному чувству, уволок с собой, спасаясь бегством.