Меч Лета - [20]

Двери из грубо обработанного дуба, ведущие в номера, располагались одна от другой на расстоянии целых пятидесяти шагов. По краям они были окованы толстым железом, однако я не заметил ни на одной из них даже признаков ручек или замков. Зато в центре каждой имелся железный круг размером с тарелку, посередине которого виднелось обрамленное рунами имя.

На первой, попавшейся нам на пути, я прочел: «Хафборн Гундерсен». Из этого номера слышались крики и лязг металла, словно там бились на мечах.

Второй номер с надписью «Мэллори Кин» утопал в совершеннейшей тишине.

Из третьего, с именем Томас Джефферсон, раздавалась пальба, впрочем, скорее смахивающая на компьютерную игру, чем на реально стреляющие стволы. (В прошлой жизни я слышал достаточно и того и другого.)

Возле четвертой двери под буквой «Икс» стояла тележка для обслуживания номеров, на которой валялась отрубленная голова свиньи с немного погрызенными ушами и пятачком.

Я не то чтобы сильный гурман. Жизнь бездомного к этому совершенно не располагает. Но даже если буду от голода помирать, от свиной головы увольте.

Мы почти поравнялись с местом, где коридор разветвлялся надвое, когда из-за угла вылетела огромная темная птица и просвистела в такой близости от меня, что едва не снесла мне ухо. Обернувшись, я увидел, как она исчезает в дали коридора. Черный ворон с блокнотом и ручкой в лапах.

– Это еще что за фрукт? – спросил я у Хундинга.

– Ворон, – коротко бросил он.

Исчерпывающий ответ. Теперь мне, конечно, все было ясно.

Пройдя еще чуть вперед, мы остановились у двери с надписью «Магнус Чейз».

Увидев свое имя, выгравированное на металле и окруженное рунами, я съежился. Остатки надежды, что все это либо ошибка, либо чей-то прикол, приготовленный к моему дню рождения, либо какая-то космическая путаница, испарились. В этой гостинице ожидали меня. Здесь четко и ясно были написаны имя мое и фамилия.

Просто для памяти можете записать: Магнус значит «великий». Мама меня назвала так из-за того, что, во-первых, наша семья ведет род от шведских королей и чего-то еще в этом роде, которые жили миллион лет назад, а во-вторых, потому что считала мое появление самым великим событием в своей жизни. Вот так. Ни больше ни меньше. Меня, впрочем, имя мое всегда раздражало. Люди вечно писали и произносили его неправильно. В школе меня дразнили «Мангустом среди капусты». Ну и я волей-неволей вынужден был огрызаться. Мол, я не Мангуст, а Магнус и по роже вам двинуть в долгу не останусь. Но это теперь для меня было делом минувших дней.

Теперь мое имя было на двери номера. Едва я переступлю порог, как стану считаться въехавшим, и этот номер станет моим новым домом до конца света, если, конечно, регистратор мне не соврал.

– Ну же, давай, открывай, – поторопил меня Хундинг, указывая на ключ с руной в моей руке. Символ этот напоминал знак бесконечности или лежащие на боку песочные часы.

– Это дагаз, – объяснил мне Хундинг. – Не бойся его. Обозначает новые начинания и преобразования. А также открывает твою дверь. Доступ в номер есть только у одного тебя.

Я шумно сглотнул.

– А если, к примеру, кому-то из персонала отеля нужно в него попасть?

– Так ведь у нас-то у всех служебные ключи есть, – то ли в шутку, то ли всерьез похлопал ладонью Хундинг по висевшему у него на боку топору.

Я поднял ключ. Мне не хотелось открывать эту дверь, однако и в коридоре задерживаться было стремно. Так и жди какого-нибудь шального копья или налета пикирующего ворона. Сам толком не отдавая отчета, что делаю, я поднес рунный ключ к точно такой же руне на двери. Кольцо вокруг моих имени и фамилии засветилось зеленым. Дверь распахнулась.

Едва я вошел, челюсть моя отвисла чуть ли не до пола.

Этот номер был много лучше любого места, где я когда-либо жил или которые я когда-нибудь видел, включая особняк дяди Рэндольфа.

В полном трансе я дошел до центра своего нового жилища, где находился открытый лазурному небу атриум. Ботинки мои утопали в густо-зеленой траве. Четыре огромных кряжистых дуба колоннами обрамляли садик. Нижние ветви деревьев вытянулись во все стороны вдоль потолка, переплетаясь с балками, а ветви повыше проросли сквозь отверстие в потолке, образовав ажурный навес. Солнечный свет согревал теплом мои плечи. Ласковый ветерок пронесся по комнате, задув в нее запах жасмина.

– Это как же? – уставился я на Хундинга. – Над нами ведь еще несколько сот этажей. Откуда тогда здесь открытое небо? И вообще, сейчас самый разгар зимы, а тут солнечно и тепло.

– Да кто ее знает, причину-то, – пожал он плечами. – Такое, видать, волшебство. Это же твоя жизнь после смерти, любезный; вот тебя и решили маленько взбодрить. Заслужил.

– Да ну? – Я абсолютно себя не чувствовал заслужившим подобное и с изумлением озирался вокруг.

Он атриума крестом располагались входы в четыре других помещения, каждое из которых достигало размера квартиры, где жили мы с мамой.

Одно из них было прихожей. Второе – спальней с огромной кроватью, но крайне скудно и просто обставленной, несмотря на внушительные размеры. На кровати – бежевое покрывало и пухлые подушки с оборками. Бежевые стены – без картин, зеркал и прочих украшений. И тяжелые темно-коричневые портьеры, которые, если задвинуть, отделяли спальню от остальной части моего нового обиталища.