Меч короля Афонсу - [22]
— Нет-нет! — испуганно затараторила Мафалда. — Что ты, ты неправильно понял, вернее, это он, мой брат, неправильно выразился, не то сказал…
— Не то сказал, не то сказал… В вашей семье, видать, многие заговариваются…
Вашку хмыкнул и скорчил брату рожу: ага, вот и тебе досталось!
— Нет, Жоан Гонсалу, — торжественно произнес Фернанду, вставая в позу римского трибуна, портрет которого он видел в одной энциклопедии, — нет, мы не желаем твоей смерти! Я всего лишь хотел узнать, не сможет ли кто-нибудь поговорить с королем и попросить его выслушать нас. В конце концов, никто не имеет права до решения суда держать человека в тюрьме больше двадцати четырех часов, а мы уже сколько дней сидим? Нам всего-то и нужно, чтобы кто-нибудь пошел к королю и сказал ему: «Трое чужеземцев, заточенных в темницу, смиренно просят ваше величество выслушать их». Вот и все. Очень просто.
Колбаса задумался. Думать было трудно. После долгого молчания он наконец сказал:
— Оно, конечно, просто, если только король в добром расположении. А кто его знает…
— Но ведь ты только передашь нашу просьбу! Тебе ничего не будет! А мы за это расскажем такие истории, что Бриоланжа целый вечер будет молчать и тебя слушать.
— Только не нужно больше шуток про дона Фуаша, а то он узнает и прогонит со службы моего убогого братца, а где такой найдет работу?
— Ладно, не будем про дона Фуаша. У нас и других историй навалом!
Колбаса снова устроился на полу:
— Ну давайте врите, да посмешнее!
— Нет уж, сперва передай нашу просьбу. Ишь, хитрый какой!
Стражник нехотя поднялся:
— «Хитрый»! Куда мне до вас! Таких не проведешь! Будь по-вашему: передам. Ждите.
Глава 17. ДОРОГА ВЕДЕТ К СТАРИКУ
Человек шел по городу и думал. Какие все же чудные эти чужеземцы, зато оказали ему уважение, подумать только, называли сеньором — в насмешку, что ли? Ну точно, в насмешку, однако приятно, никогда прежде ему так не говорили, и кто такие, откуда взялись, что у них за истории,
(— Еще далеко, Мокейме? Сколько еще скакать нам по дорогам, сколько переехать мостов, сколько пересечь ущелий, сколько еще опасностей впереди? Где ты скрываешься, Жералду, где гуляешь ты со своею вольницей? Когда достигнем мы цели?)
от которых нынче вечером будет хохотать-заливаться его Бриоланжа… Может, в первый раз за много лет не станет вопить, что, мол, брат твой слывет дурачком, а жить умеет получше тебя; да так оно и есть, что поделаешь? Нельзя ему, Колбасе, в море, он и на Тежу-то не может смотреть — сразу мутить начинает. Потому король и назначил его тюремщиком в Аль-Ужбуне, да и в Гимарайнше была та же служба. «Тебя и дозорным на башню не поставишь, — говаривал Афонсу Энрикеш, — ты глянешь вниз и помрешь со страху». Да только это не страх, и не трус он вовсе. Король должен знать, какой он храбрый воин… Когда брали Аль-Ужбуну, за чужие спины не прятался. Но от высоты и на море ему делается нехорошо, на такой службе он бы пропал. А в тюрьме работа спокойная, не тошнит, можно и соснуть иногда,
(— Потерпи, дочка, отыщем мы этого человека. В горах прячется он со своими людьми, но мы его непременно встретим. Отважен Жералду. Он рассорился с королем, но не верь тому, что болтают о предательстве Бесстрашного. Голову отдам на отсечение, что не променяет он родную землю ни на что на свете!)
а если повезет и посадят в темницу человека знатного, впавшего за что-нибудь в немилость, можно заработать несколько монет за услуги — все же прибавка к заработку, и Бриоланжа не будет ворчать, а улыбнется и скажет: «Ну, муженек, молодец, не прогадал!» И в доме, хоть ненадолго, наступит мир… пока деньги не кончатся. Эх, надо было и этих троих потрясти. Ну, да их истории тоже кое-чего стоят… Придешь домой, сядешь за стол и эдак гордо — ни дать ни взять граф или там кавалер — скажешь: «Знаешь ли ты, что…» А что знаешь-то? Может, вранье все, болтают пустое и дурачатся, как жонглеры на ярмарке. Но раз обещал поговорить с королем, придется выполнять. Дело-то пустяковое, можно и задаром. Да и карманы у них, по всему видать, дырявые. Только бы Бриоланжа не узнала, а то снова раскричится да растарахтится. Вовсе не обязан он все выкладывать ей, во всем отчет давать. А вдруг король и слышать не захочет о чужеземцах? Вдруг они и впрямь страшные преступники и, как услышат про отказ, тут его, Колбасу, и прикончат? Как подумаешь об этом, желудок так и запрыгает, и до того муторно делается, будто не на твердой земле стоишь, а на палубе корабля в открытом море или на сторожевой башне над Тежу.
(Скачи, Санша, ибо близко Жералду, а друзья твои далеко; пусть взлетает пыль из-под конских копыт, серой паутинкой оседает на кудрях и забивается в складки одежды, пусть ветер расплетает косы и срывает ленты, пусть плещет на оборки твоей юбки быстрая речная вода; скачи, Санша, ибо близко Жералду, а друзья далеко; пусть не смущают тебя ни зловещие предсказания, ни дурные приметы, весело скачи, будто едешь ты в нарядной процессии паломников поклониться Святой Деве ди Башту или на богомолье в Вале ди Прадуш вместе с няней и милой Ауровелидой, и да хранит тебя Святая Дева, что может заставить примолкнуть лягушачий хор на болоте, когда люди поют песни, и не дать пролиться дождю, когда молотят хлеб на гумнах; пой же и ты, Санша, чтобы черные предчувствия не сжимали твое сердечко, чтобы не леденили его страхи. Скачи, Санша!)
