Меч Ислама. Псы Господни. - [197]

Джервас стремительно спустился с холма, впервые обозрев город, куда он так стремился, снова поднялся на гранитное плато, на котором стоял Толедо, обрывавшееся с трех сторон к широкой бурной реке Тахо.

Поднимаясь в гору, Джервас обгонял крестьян, устремившихся в город, — пеших, верхом на лошадях, мулах, ослах, даже в телегах, запряженных волами. Все были празднично одеты. У ворот Бисагра толпилось множество людей, все кричали; общая неразбериха происходила из-за стража, пропускавшего в город только пеших. Джервас понял, что аутодафе собрало огромное число жителей окрестных сел, теперь у ворот толпились опоздавшие, и их ждала извечная участь опоздавших.

Он с досадой пробивался сквозь толпу, уповая лишь на охранное свидетельство. Офицеру у ворот он представился королевским гонцом. Тот посмотрел на него с недоверием. Тогда Джервас предъявил послание, адресованное генеральному инквизитору, запечатанное королевской печатью, и сунул ему охранное свидетельство.

Бумаги произвели должное впечатление, офицер проявил учтивость, но непоколебимо стоял на своем: лошадь придется оставить у ворот. Скороговоркой он объяснил причину запрета. Джервас ничего не понял и продолжал доказывать, что ему дорога каждая минута, поскольку доставленный им приказ касается уже начавшегося аутодафе.

Офицер глядел на него с недоумением, потом, разобравшись наконец, что перед ним иностранец, повторил свои слова отчетливо и ясно.

— Поедете верхом, потеряете еще больше времени. Улицы забиты народом. За час вы не одолеете и мили. Оставьте лошадь у нас, захватите ее на обратном пути.

Джервас спешился, смирившись с тем, что иного выхода нет. Он спросил у офицера, как скорей пройти к дворцу архиепископа. Тот указал на собор, посоветовав справиться у прохожих, когда подойдет поближе.

Джервас миновал цилиндрический свод и подъемную решетку знаменитых арабских ворот и вошел в город. Сначала он продвигался довольно быстро и заключил с досадой, что назойливый страж придумал несуществующие трудности. Но потом, попав в лабиринт узких кривых улочек, сохранивших отпечаток времен строивших их сарацинов, обнаружил там множество людей. Вскоре толпа стиснула Джерваса, и его понесло в неумолимом людском потоке. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь пробиться, именуя себя королевским гонцом. Но одинокий голос тонул в общем шуме, и его слышали лишь ближайшие соседи в ревущей возбужденной толпе. Они подозрительно косились на Джерваса. Иностранный акцент и неряшливый вид вызывали лишь презрение и насмешки. Хоть он был одет как дворянин, камзол так загрязнился в дороге, что его было не узнать. Покрытое пылью, поросшее рыжеватой щетиной лицо, измученные, воспаленные, налитые кровью глаза тоже не внушали доверия. Людской поток вынес Джерваса на более широкую, выходившую на площадь улицу. Посреди площади возвышался огромный, закрытый с трех сторон помост. По бокам тянулись ряды скамеек.

Джервас оказался на левой стороне улицы, прижатый к стене дома. Какое-то мгновение он стоял там, едва переводя дыхание. На него навалилась страшная усталость, естественная после стольких бессонных ночей, недоедания и нечеловеческой траты сил. Левое колено Джерваса уперлось в какой-то выступ в стене. Потеснив людей вокруг, Джервас обнаружил нечто вроде каменной фута два высотой ступеньки для посадки в экипаж. Инстинктивно желая простора и свежего воздуха, он вскарабкался на возвышение и увидел вокруг море голов; теперь никто не давил на Джерваса, не дышал ему в лицо, не упирался локтями в бока. Какое-то время он был не в силах двинуться с места, наслаждаясь кратким отдыхом от борьбы с человеческим потоком.

Улица, на углу которой он застрял, была запружена людьми, и лишь ее центральная часть, охраняемая стражниками в черном, была отгорожена. На них были латы, стальные шлемы, в руках — короткие алебарды.

Заграждение тянулось через площадь до широких ступеней помоста.

Теперь Джервас разглядел его внимательнее. Слева была кафедра, а напротив нее, посреди помоста — клетка из дерева и железа со скамьей внутри. В глубине же помоста, меж рядов скамеек, возвышался алтарь. Он был задрапирован красной материей и венчался укрытым покрывалом крестом меж двух позолоченных подсвечников. Слева от него располагался миниатюрный павильон с позолоченным куполом, с которого, наподобие занавеса, ниспадала красная материя с золотой каймой. Внутри павильона стояло большое золоченое, похожее на трон кресло с двумя креслами поменьше с обеих сторон. Наверху, там, где сходились обе половинки занавеса, были укреплены два гербовых щита. На одном герб инквизиции — зеленый крест, на другом — герб короля Испании.

Вокруг помоста колыхалась и бурлила толпа, напоминавшая огромную муравьиную кучу. Людская многоголосица напоминала шум прибоя, перемежавшийся похоронным звоном колокола.

В выходящих на площадь и на улицу домах, насколько видел глаз, торчали головы из распахнутых настежь окон; крыши были облеплены людьми; балконы задрапированы черным, и все люди с положением — мужчины и женщины — одеты в черное.

Мгновение спустя, будто заново осознав зловещий смысл происходящего, Джервас преисполнился решимости действовать. Страшный колокол звонил и по его Маргарет. Это гудящее скопище человекообразных насекомых собралось, чтоб лицезреть страдания Маргарет. Они уже начались и могут кончиться мученической смертью, если он не поторопится.