Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе - [42]

… он разглядывал древний черен,

искусно чеканенный, на котором означивалось,

как пресек потоп великаново семя в водах неиссякаемых, — кара страшная! — утопил Господь род гигантов,

богоотверженцев, в хлябях яростных в мертвенных зыбях; и сияли на золоте руны ясные, возвещавшие,

для кого и кем этот змееукрашенный меч был выкован в те века незапамятные вместе с череном, рукоятью витой…

(Беовульф, 1687–1698)

В традиционно-эпическом описании меча слились сюжеты и представления христианства и язычества, в нем соседствуют легенды о всемирном потопе и о великанах (образ, распространенный и в германской мифологии), божий гнев и руническая надпись.

Видимо, не без оснований можно предположить, что в поэме нашли отражение мотивы и сюжеты христианства по преимуществу космогонического и эсхатологического характера, которые имеют черты сходства с космогоническими сюжетами древнегерманской мифологии. Благодаря их сопоставимости со знакомыми и привычными представлениями они быстрее и легче усваивались новообращенными христианами. Не случайно, например, воплощенное в многочисленных кеннингах представление о боге, бесспорно христианском: бог для рассказчика и слушателей — это некое высшее существо, распределяющее земные блага и дары по образцу древнегерманского конунга, повелевающее судьбами людей, дарующее достойным победу в битве и славу. Наиболее часты выражения, которые, например, в скандинавской мифологии относятся к Одину: «всемогущий отец», «даритель славы», «даритель победы». Лишь очень немногие эпитеты или метафоры связаны непосредственно с христианскими представлениями, например «вечный отец».

Речь Хродгара, которая обычно считается наиболее ярким воплощением христианской идеологии, является по сути своей декларацией в формах христианской терминологии правил взаимоотношений короля и его подданных. Именно пренебрежение короля своим долгом, забвение своих обязанностей, как они мыслятся в героическом мире, осуждаются Хродгаром, рассказчиком и слушателями. Поведение «возгордившегося» короля соотносится не только с христианским, но и с героическим идеалом правителя.

Постоянные декларации божественной помощи Беовульфу, Хродгару, участия бога в земных делах и т. д. отнюдь не исключают практического подхода рассказчика к событиям поэмы. Невзирая на все, Беовульф побеждает Гренделя «своей собственной силой» (Беовульф, 700); слушатель не ждет каких-либо чудес или непосредственного вмешательства бога, и Беовульф погибает от ран, полученных в битве с огнедышащим драконом. Все развитие сюжета, все детали поведения героев объясняются вполне практическими, земными мотивами (об элементах сказочной фантастики говорилось выше), христианские мотивировки лишь иногда наслаиваются и как бы подкрепляют традиционно-эпические. Например, Беовульф уверен в победе над Гренделем и потому, что он в расцвете героических сил и это деяние является проявлением его сущности героя, и потому, что пользуется покровительством бога.

Значительно существеннее роль христианских элементов в системе ценностей эпического мира. Пространство, принадлежащее героям, как и они сами, находится под покровительством бога. Бог охраняет трон Хродгара и не допускает, чтобы Грендель воссел на него, он помогает Беовульфу во всех его подвигах (не избавляя, однако, от гибели); герои в свою очередь преданы богу, как и следует вассалам по отношению к своему сюзерену. Бог — верховный повелитель героев, и отношения между ними строятся по знакомому земному образцу: взаимное выполнение долга обеспечивает благополучие и неизменность миропорядка.

Участие бога в судьбе Беовульфа, его поддержка и помощь в сражениях — дополнительное средство героизации образа, сообщающее ему ореол праведности в глазах слушателей-христиан, пускай неофитов еще слабо знакомых со сложной догматикой и символикой, но уже воспринявших некоторые основные положения нового вероучения. Победы Беовульфа над чудовищами нравственны и освящены авторитетом бога.

Другой полюс эпического мира — это полюс отверженных богом его врагов и недругов. Система оппозиций распространяется и на характеристику персонажей с христианских позиций и также противопоставляет героев и чудовищ. В давние времена бог осудил и отверг противников героя за различные злодеяния, и они изгнаны не только из мира героев, но и из мира божьего. Они находятся вне общественных связей, как земных, так и небесных, и победа над ними героя — это восстановление как земной, так и небесной справедливости. Более того, можно предположить, что Грендель в представлении рассказчика и слушателей ассоциируется с библейским (ветхозаветным) сатаной: многие метафоры, обозначающие его, являются парафразами слова «дьявол» в христианской литературе: helle hafta (captivus inferni) — «пленник ада», feond mancynnes (ho-stis humani generis) — «враг рода человеческого»51.

Влияние христианской религии, таким образом, проявляется в «Беовульфе» в большей степени в передаче самой атмосферы жизни, где религиозность является естественным проявлением средневекового сознания, нежели в намеренном воплощении основ христианского вероучения. Именно поэтому христианские представления включаются в систему элементов, определяющих облик эпического мира, его внешние атрибуты. Тем не менее наиболее существенные стороны эпического мира, его структура не обнаруживают влияния христианства, а остаются традиционно-героическими. Христианская идеология проникает лишь в наиболее подвижную, наиболее подверженную изменениям систему ценностей эпического мира, причем на правах одного из многих ее элементов, и не влечет за собой радикальной перестройки или пересмотра остальных этических представлений. Христианская модель мира в некоторых своих частях совмещается с эпической, накладывается на нее, но не вытесняет и не подменяет ее.