Меч и корона - [21]

— А вам приходилось прежде водить воинов в бой? — поинтересовалась я, стоя рядом с принцем, который приготовился уже вскочить в седло.

— Нет, не приходилось. В Сен-Дени не считалось необходимым учить еще и этому. Но должен же я когда-то начать. — Губы у него печально искривились. — Меня не радует мысль о том, что придется проливать человеческую кровь.

И он покосился на жеребца, который в нетерпении потряхивал гривой.

— Даже если это совершенно оправданно? — Я взяла его за руку, чтобы придать ему решимости. — Не сомневаюсь, что вы поступите справедливо. Да пребудет с вами Господь Бог! А я стану молиться о вашем благополучном возвращении.

— Я тоже помолился, — торжественно ответил Людовик.

Меня пробрала легкая дрожь невольной тревоги, но я отогнала эту тревогу прочь. Людовик был хорошо вооружен, свиты у него вполне достаточно. Я предвидела только победу. Несомненно, они сумеют поставить де Лезе на место, даже не проливая кровь. Я отошла подальше, чтобы не мешать выезду всадников, и ощутила пристальный взгляд аббата Сюжера, наблюдавшего за нами. Он приблизился, поклонился, но не сводил глаз с удаляющейся фигуры своего принца.

— Надеюсь, что все закончится так, как вы того пожелали, сударыня.

— А вы этого не одобряете, мой господин?

— Одобряю. Дабы в государстве царило спокойствие, необходимо подавлять в зародыше всякий намек на неповиновение, особенно сейчас, сразу после вашего бракосочетания. Но принц не всегда принимает самые мудрые решения.

— Он нуждается в руководстве, — ответила я холодно.

Взор холодных глаз обратился на меня.

— Только если это мудрое и взвешенное руководство. Советую вам быть осторожнее, сударыня.

— Вы угрожаете мне, сударь?

Я пришла в негодование. У меня крепло подозрение, что главный советчик короля снисходительно относится к моим умственным способностям и не верит в то, что моему пониманию могут быть доступны тонкости управления государством.

— Я жена своего мужа и неизменно буду с ним рядом. С этим вам придется примириться. Он теперь уж не ребенок, который во всем повиновался вам в Сен-Дени.

— Согласен, если и вы примиритесь с тем, что я не всегда смогу позволить вам поступать по своему усмотрению, сударыня. В данном случае ваше желание идет нам на пользу, но в будущем может случиться и так, что…

Значит, вызов был открыто брошен и принят. Этого короткого обмена фразами вполне хватило, чтобы понять: аббат Сюжер станет выступать против меня, препятствовать моему влиянию на Людовика, если сочтет это необходимым для блага Франции. Значит ли это, что он мой враг? Да нет, до таких крайностей пока не дошло. Но аббат — человек умный, проницательный, дела государственные держит в своих руках, искусство управления у него в крови. Такого человека нельзя недооценивать.

Едва забрезжила утренняя заря, как я услыхала под самым окном своей опочивальни шум и суету во дворе — это возвратился Людовик. Не успела я вскочить с ложа, набросить домашнее платье и высунуться из окна, как шаги Людовика загрохотали на лестнице, потом резко распахнулась дверь. Он раскраснелся от радостного возбуждения, от скачки и одержанной победы, а на затянутой в толстую рукавицу руке сидел белый кречет — с прикрытыми колпачком глазами, но все же беспокойный и сердитый. Подвешенные к опутинкам[25] колокольцы зазвенели, когда птица расправила крылья и яростно забила ими, издавая резкие крики.

— У меня все получилось! — воскликнул Людовик с порога.

Быть может, лучше посадить птицу на столбик полога? Так будет безопаснее.

— Да. Разумеется.

Он быстрыми шагами пересек комнату и усадил великолепную птицу на резной столбик, где та нахохлилась, шурша перьями. Людовик же, в кожаном камзоле и кольчужных штанах, весь покрытый потом и пылью, просто сиял от счастья — волосы торчком, глаза горят торжеством. Сняв рукавицы, он бросился ко мне, крепко сжал плечи. Потом осторожно положил ладони мне на щеки и крепко поцеловал прямо в губы — я даже растерялась. Поцелуй был жаркий, настойчивый, страстный, он едва не раздавил мне губы. Вскинул голову.

— Элеонора! — И снова крепко поцеловал. — Я привез вам ваших кречетов. Всех до единого.

Мне очень захотелось расхохотаться — слишком глупо прозвучало это напыщенное заявление, — но нельзя было портить Людовику удовольствие. Да и говорить пространно я была не в силах, так задохнулась. Вспыхнувшая в нем страсть поразила меня.

— Это великолепно, — только и вымолвила я.

Кажется, он и не слышал. Его пальцы впились в мое тело — останутся синяки.

— Я возглавил этот поход. Мы снискали славу победы. Вам теперь понадобится новый кастелян, Элеонора.

— Как вы сказали?

— Новый кастелян.

Он оторвался от меня и стал мерить комнату шагами, словно был не в силах сдержать воодушевление, которое придала ему победа. Одной рукой он поглаживал свисающий над ложем полог, другой — перья уже успокоившегося кречета…

— Значит, де Лезе мертв?

— Да. Бог свидетель, он мертв. Он заслужил. И я ничуть о том не сожалею. — Он говорил отрывисто, горячо, возбужденно. Не мог себя сдержать. — Стояла такая жара, и мы допустили неосторожность. Сняли свои кольчуги и отправили их на повозках впереди, вместе с оружием…