Мазохизм: Юнгианский взгляд - [7]

Единственного однозначного понимания мазохизма просто не существует, даже если мы переживаем его индивидуально и в особых случаях. Как метафора мазохизм не поддается никакому строгому определению; как психологическое переживание он парадоксален по своей сути. Каждый психический образ неоднозначен по содержанию и амбивалентен в своей ценности: как архетипический феномен мазохизм — один из способов восприятия глубины психической жизни. Уходя своими корнями в воображение, он выражается в метафорах, в сходстве способов души любить и страдать.

Насколько нам известно, людей всегда пленяло и подавляло свое и чужое страдание. На протяжении многих веков одновременное переживание страданий и удовольствия понимали совершенно не в том контексте, который в более позднее время был связан с психологией, — в контексте мифа, алхимии, романтической любви и религии. И только в 1876 г. Рихард фон Краффт-Эбинг, опубликовав «Psychopathia Sexualis», ввел понятие «мазохизм». Получив определение и оказавшись под рубрикой «Общая патология», этот термин изменился, и мазохизм стал рассматриваться в новом контексте — научной медицинской психологии.

Краффт-Эбинг рассматривал мазохизм как фундаментальный сексуальный феномен, считая сексуальный инстинкт отправной точкой анатомии его психологии. Вот его определение мазохизма:

Под мазохизмом я понимаю особое извращение в сексуальной жизни, когда подверженный ему индивид в своих сексуальных чувствах и мыслях находится во власти идеи полного и безусловного подчинения воле другого человека противоположного пола, которого он считает своим хозяином или хозяйкой и который подвергает его унижениям и насилию. Эта идея окрашена чувством похоти; мазохист живет в своих фантазиях, создавая подобные ситуации и часто пытаясь их осуществить. Из-за этого сексуального извращения его сексуальный инстинкт часто оказывается менее чувствительным по отношению к природной привлекательности противоположного пола — т. е. у мазохиста фактически теряется способность к нормальной половой жизни, и он превращается в психологического импотента.

Согласно Краффту-Эбингу, отличительной чертой мазохизма является подчинение другому человеку; эта идея управляет сексуальной фантазией мазохиста. Автор идет еще дальше, утверждая, что мазохизм — это патологическое развитие особых фемининных психических черт, «отличительных признаков»: «страдания, подчинения воле других и силе»; и в конечном счете мазохизм — «врожденное половое извращение» и «врожденная аномалия», вызванная «психологической импотенцией» и вызывающая ее. Так пришли к тому, что «мазохизм» стал обозначать психопатологию сексуальности. Поэтому мы перестали находить смысл в «мазохистском» переживании душевных страданий и слышать его внутреннюю метафоричную речь.

Избегая буквального прочтения метафор Крафта-Эбинга и прислушиваясь к ним, мы можем услышать голос психики, т. е. logos («логику», «смысл» и «речь») мазохизма в области психосексуальности («образы сексуальности»). Мы будем снова и снова с наслаждением и болью возвращаться к понятиям «извращение», «секс», «подчинение», «унижение», «чувство похоти» и «психологическая импотенция», стараясь услышать в них метафорический резонанс, пытаясь углубить их смысл, восстанавливая их многозначное и многомерное образное представление.

Давайте проникнем сквозь эту медицинскую и научную поверхность к предположениям и стоящим за ними воображаемым фигурам, а затем еще глубже — к идеям Крафт-Эбинга. Исследования, проводимые на поверхности, несут на себе отражения качеств их покровителя — Аполлона: холодное бесстрастие, академичность, просвещенность. Великая работа Краффта-Эбинга блистательна и способна сразить наповал своими меткими и острыми инсайтами, похожими на стрелы, пущенные издалека, с эмоционально безопасной дистанции. В силу того, что аполлоническая установка требовала света, ясности и объективности, она сдвигала мазохизм в темноту, облачив его в саван патологии. Так, неоднозначность мазохизма была признана извращением, а его субъективность стала подлежать объективному рассмотрению.

Ту же самую аполлоническую резкость и эмоциональную отчужденность мы можем найти в следующем выражении Крафта-Эбинга: «С уверенностью можно сказать, что мы далеки от содомского идолопоклонства, публичной жизни, законодательства и религиозной практики древней Греции, не говоря уже о поклонении Фаллосу и Приапу, широко распространенном в Афинах и Вавилоне, или от Вакханалий древних римлян…»

В монотеистическом христианском воображении XIX в. «нормальное» проявление (заметим — единственное) сексуальности исключало все чудовищные излишества Приапа, свойственные раннему язычеству. Но спустя всего несколько десятилетий после выхода работы Краффта-Эбинга Фрейд заявил о неизбежности выхода на поверхность вытесненного материала. О возвращении к Приапу с его фаллосом гипертрофированных размеров говорилось на каждой странице «Psychopathia Sexualis». Ошибочно полагая, что далеко от него ушли, мы везде сталкиваемся с его причудливой сексуальностью в категориях Краффта-Эбинга: мазохизм, садизм, фетишизм, онанизм, гомосексуализм и т. д. И в основе научной классификации Краффта-Эбинга, и в основе нашей психики неизменно присутствует Приап — высокий и стройный, с эрегированным фаллосом, вызывая у нас сексуальные чувства, причем самые причудливые.