Мажарин - [28]

Давя в себе внутри волну протеста, тошноты и омерзения подняла глаза выше.

Мощная шея. Твердый подбородок. Противные тонкие губы.

Чересчур загорелое лицо, на котором серые, будто выцветшие глаза, смотрелись инородно и

жутко.

Глядя в эти нечеловечески холодные глаза, она еще раз повторила, но уже чуть дрогнувшим

голосом:

— Прости меня, Веня, я была не права. Я ошиблась. Я тупая бл*дь. Я больше не буду тебе

перечить.

— Вот теперь верю. Кто он?

— Кто? — переспросила тупо без эмоций.

— Тот, с которым ты трахалась. Или он был не один?

Прежде чем ответить, бросила взгляд на брата. Веня тоже посмотрел на него.

— Я не знаю его. Это было один раз, я была пьяна.

— Как глупо. Вульгарно. Как последняя шлюха. Тогда ты и переживать не будешь, если

мальчик будет слегка наказан. Он же поступил плохо. Взял

не свое. Так делать нельзя, — внушительно говорил, с удовольствием отметив волну дрожи,

которая прошибла Маринку с головы до ног.

— Не трогай его. Зачем он тебе?

— Как трогательно, — демонически улыбнулся. — Такие переживания из-за того, кого даже

не знаешь? Только раз, говоришь, с ним была? По-

моему, ты снова мне врешь. — Присел перед ней на корточки и его жуткие глаза оказались

прям напротив ее глаз. — Ты волнуешься, — почти

прошипел. Как змея. — С чего бы это? Какой же у тебя повод так волноваться?

— У меня нет повода волноваться.

— У тебя дрожат руки.

— Это от холода. Дома сегодня прохладно. — Сжала кулаки, до крови впиваясь ногтями в

ладони. — Возьми меня, — упрямо и равнодушно

повторила, выдерживая в голосе одну интонацию. — Я не буду больше перечить. Делай со

мной всё, что хочешь.

— Я и так делаю с тобой всё, что хочу.

Чистая правда. Он и так делал с ней всё, что хотел. Поэтому ей за Мажарина даже отдать

нечего. Нечем его выкупить. Нет у нее ничего. Ничего не

осталось. И денег не предложишь, даже если были бы. У него этих дерьмовых денег полно.

Поэтому живет за всё безнаказанно.

— Я откажусь от всего. И от него. Только не трогай.

— А вдруг ты снова будешь меня обманывать? Снова будешь к нему бегать?

— Не буду.

— Мне кажется, ты снова мне лжешь. Как я могу тебе верить?

— Я не вру.

— Что мы ему скажем? Он должен понять, что чужое брать нельзя. Или я накажу его по-

другому.

— Что хочешь, — без эмоций отозвалась Марина, снова глядя в пол.

— Придумай сама. — Звякнул ринговкой.

— Я не знаю. Ничего не приходит в голову.

Харин быстро поднялся на ноги. Марина вздрогнула от его резкого неожиданного движения.

Шагнув к Егору, он забрал у него стакан с виски.

Вернулся, поднял ее лицо и заставил выпить спиртное, практически насильно влив в рот.

— Это тебе для храбрости.

Неразбавленный виски обжег рот и глотку, вызвав удушливый приступ тошноты. Рвота

подступила к горлу, и Марина сглотнула ее, стараясь

дышать чаще. Не хотела плакать, но удержаться оказалось невозможным, и горячие слезы

залили лицо.

— Очень трогательно, очень. Я прям не могу на это смотреть, — издевался ублюдок, глядя,

как девушка заходится в беззвучных рыданиях. —

Неужели, пока меня не было, наша девочка влюбилась? Правда? Не придумала? Тогда я

накажу его с тройным удовольствием, — пообещал с

ледяной злобой.

— Нет, — прошептала она. — Не надо. Не трогай его. Скажи, что он ничего для меня не

значит… — начала, обхватив себя руками и сгибаясь.

Каждым словом будто сама себя резала. С каждым словом будто кусок от себя отрывала.

Выпускала себе внутренности. Сама. — Скажи, что он…

— заплакала, не в силах продолжать и жалея, что, когда упала и ударилась челюстью, язык

себе не откусила. Тогда бы не пришлось говорить этих

чудовищных слов. — Скажи, что он для меня… мусор… что я с ним никогда не буду… я с

ним просто поиграла… развлекалась я, скажи…

— Как думаешь, он поверит в это?

Ее всё гнуло и гнуло. Словно сверху на плечи плиту бетонную положили. Не выдерживая

этой тяжести, Марина оперлась на дрожащие руки.

— Скажи ему, что красив он, как бог, а живет в дерьме… не сыграла его ставочка… он

поймет и поверит… — После этих слов всё внутри замерзло,

закаменело. Даже слезы перестали литься из глаз. Всё тело заломило, и в голову ударила

тупая боль.

Если до этого момента еще оставался хоть какой-то шанс, хоть один на миллион, что у них с

Серёжей что-то получится, то теперь ничего не

осталось. Теперь всё убито. Уничтожено. Растоптано. Ничего. Никогда. Не получится.

После того, как Веня ее накажет, окончательно растерзав, она станет ему больше не

интересна. Наконец-то будет у нее свобода. Такая желанная и

долгожданная. Только вот не хотела, чтобы за ее свободу расплачивался Мажарин. Не такой

ценой. Такой ценой свобода не нужна. Без него теперь

ничего не нужно. И жизнь не нужна.

Похолодев внутри, Марина выпрямилась. Разум вдруг стал кристально чистым, как перед

смертью. Спокойным. Без мыслей, без надежд. Всё

правильно. Мечтатели не выживают. А она, идиотка, даже помечтать успела. Но ее быстро с

небес на землю спустили. Она теперь к земле близко-

близко, на коленях. Пылью теперь дышит, не воздухом.

— А ведь ты, Веня, сейчас меня снова насилуешь. Только не тело, а душу. Ты душу мою

трахаешь, да? Ты, сука, издеваешься надо мной. Тело мое

тебе не интересно уже, а вот до души ты никогда не добирался. А сейчас поймал. Поймал