Мазарини - [53]

На одну (а возможно, и сразу на несколько!) ступеньку выше поднимается финансовый брачный союз господина Грюйена и госпожи Дубле (до 1654 года), если в кортеже невесты мы видим самого Потье де Новьона, президента парламента, и двух Генего — государственного секретаря (то есть министра) и казначея отдела накопления (нечто вроде управляющего казначейством). Естественно, все эти люди связаны с финансами. Простые примеры финансовых породнений без учета сословий мы находим в «дайджесте» известной таблицы финансового мира, составленной Даниэлем Дессером.

Неудивительно, что в таблицу попали министры — их высокое положение позволяло следить за Доходностью инвестиций. Мы встречаем в списке — под родовым именем де Бетюн и под псевдонимами — потомков и дальних родственников старого Сюлли, который (он умер только в 1641 году) брал в аренду Эльбеф, Эвре и Пон-Адемар с выплатой Налога на продукты. Суровый (!) канцлер Сегье, о Котором парижане говорили, что он присвоил лучшую столичную грязь, — породил и возвел на вершины целую финансовую «секту»: одна из его Дочерей вышла замуж на Бетюна-Сюлли, другая — за Монморанси-Лаваля, связанного с Барантенами: все эти высокородные дворяне шпаги или мантии входили в совет и пополняли свои запасы экю и пистолей верно служа королю, но не забывали и о собственной выгоде.

Листая таблицу Дессера, мы встречаем высокородные имена — Латремуйи, Ботрю, Кольберы, Брюки, Креки, Сервьены, Граммоны, Алуаньи, Этампы, Балансе, Бутийе, Гизы, Фелипо (министры из этого рода два столетия управляли королевством!) и, конечно, Ришелье (чье состояние с большой точностью вычислил Жозеф Бержен) и Мазарини. Вспомним, кстати, и военных, среди которых было много маршалов Франции: д'Альбре, Креки, Граммон, Фуко, д'Эстре, Фабер, Гебриан, Ламейере, д'Эффиа и Тюренн, а позже — Матиньоны, Вильруа, Бельфоны и Виллары. Назовем и нескольких прелатов: Жан де Линьи и Жан де Ленжанд, первый — епископ в Мо, второй — в Маконе, они занимались габелью; Буалев, д'Авранш, Пенгре, де Тулон и Зонго Ондедэ, друг Мазарини и епископ во Фрежюсе, — все они имели отношения к финансовой сфере. А вот аббат де Ларивьер, отъявленный фрондер и будущий епископ в Лангре, давал в долг самому королю.

Было бы удивительно, если бы те, кого называли высокородным дворянством мантии (вскоре они начнут роптать) не вошли в «дела короля», все эти судьи в пышных одеяниях, которые некоторое время спустя начнут рядиться в одежды праведных защитников интересов государства, борющихся против «тирании» Мазарини, скрытно прибирали к рукам откупное ведомство. Дессер называет имена де Мемов, Ботрю, Сегье, Байёле, Бретонвилье, Брюларов, Тюрканов, Лекуаньё и Тамбонно. Общеизвестно, что в те времена держателями арендных договоров с выплатой налогов на продукты почти во всех городах и предместьях Иль-де-Франса (миллионные суммы) были пятеро президентов (Несмон, Лонгёй, Байёль, Новон и Бланмениль, двое последних принадлежали к роду Потье) и группка советников — Дора, Фейдо, Фурси, Портай и некоторые другие. Президент Мем лично, а он был весьма опытен, осмелился заявить на открытом заседании 23 июля 1648 года (за месяц до баррикад): «Общеизвестно, что две трети семейств господ [из парламента] давали в долг свои деньги господам из пяти крупнейших откупных ведомств [известных финансистов], когда они милостиво соглашались брать с денье 5% и 5,55%».

Стоит ли говорить, к чему подталкивает обнародование подобных истин, редко известных широкой публике? Возможно, парламентская Фронда, как позже и роль парламента, больше напоминала отвлекающий маневр, психодраму, даже комедию, но никак не трагедию. Что бы ни осмеливались высказывать парламентарии, они слишком нуждались в короле, чтобы соблюсти свою выгоду и сохранить прибыли; к слову сказать, король — то есть Мазарини (хотя он пережил несколько неприятных моментов) — мог не слишком опасаться тех, кто был ему обязан не меньше, чем он им: кардинал получал денежную помощь, а гордые судейские надеялись однажды (но когда? не здесь ли главная хитрость Мазарини?) вернуть долги с обещанной прибылью.

Продолжая рассуждать логически, спросим себя, не была ли Фронда сложным сочетанием принципов, тщеславий, злобы, неумелости, излишней осторожности и тайных переговоров с желанием — но и с необходимостью — никогда не рвать окончательно, поскольку каждая из партий нуждалась в другой? Если не считать некоторых опасений и отдельных, но преодоленных сложностей, причиненных гордыми, независимыми, непоследовательными, импульсивными, иногда полудикими высокородными дворянами или «чернью», способной на ужасную, но скоротечную ярость, думал ли Мазарини, уверенный в поддержке королевы и верности немногих знаменитых полков (в том числе швейцарцев), ведомый религиозной и мистической мощью монархии, что так и не одержит победы (даже с помощью выросшего наконец короля!) над всей этой дворянской, парламентской, буржуазной и простонародной нечистью?

Проблема «живых», насущных денег постоянно занимала Мазарини, доставляя ему серьезное беспокойство. Но Джулио был уверен, что, сделав ставку на богатство страны и доход, который оно рано или поздно принесет, он сумеет вернуть долг, хотя бы частично, жадничая и всегда с задержками, тысячам французов и француженок (не стоит недооценивать женщин, особенно вдов), старым и новоиспеченным аристократам, давшим ему в долг под хорошие проценты, через профессиональных финансистов, тонны золота и серебра в монетах. Это золотое дно помогало ему победить врагов и хаос, превратив королевство, приютившее его (не слишком ласково), в самое блестящее, самое сильное, самое великое государство, а юного короля, которого он воспитывал (и прекрасно!), — в могущественного монарха, во всяком случае, на несколько десятилетий.