Мазарини - [45]

Объединение армий нового шведского генерала Врангеля и Тюренна помогло за два года закончить немецкую войну — испанская продолжалась, под другими небесами и с меньшим успехом. Две армии вторгались в Баварию в 1646 году и полгода опустошали этот край, остававшийся до того относительно нетронутым, потом вошли в Мюнхен, заставив Баварского курфюрста Максимилиана поклясться, в обмен на некоторые уступки, что отныне он не станет помогать императору (Ульмский договор, март 1647 год). Тюренн дошел бы и до Богемии, где мог легко разбить слабую армию императора, но Мазарини совершил ловкий маневр (он хотел пощадить императора, чувствуя, что мир близок) и послал Тюренна в испанские Нидерланды.

И тут бывшие веймарцы под командованием Тюренна, желавшие сражаться только на территории Германии, остановились близ Саверна, отказываясь двигаться дальше; более того — они начали разбредаться, а что такое генерал без войск? Итак, Тюренн собрал остатки войска, и Мазарини, как всегда, хорошо осведомленный, понял: генерала следует послать на восток: кстати, Максимилиан, забывший о своих обещаниях, возобновил там военные действия. В сентябре 1647 года французы и шведы снова отправились в путь, заняли и разграбили Баварию, разгромив Максимилиана при Цусмаркхаузене (в мае 1648 года, эту дату выбрали парижские «судейские крючки»). Окончательная победа привела к скорому заключению мира, о чем не знал ни один из генералов, находившихся слишком далеко от дипломатов. Они двинулись к Вене, вынуждены были снова остановиться, поскольку не доставлялись ни провиант, ни боеприпасы, отступили, чтобы раздобыть продовольствие в Швабии, устремились к Праге, осажденной шведом немецкого происхождения Кенигсмарком; генералы Врангель и Тюренн предполагали затем двинуть войска на Вену — прекрасная тактика… но их уведомили, что так называемый Вестфальский мир уже подписан (в октябре). Победители, обманутые в своих надеждах, вернулись по домам или встали на зимние квартиры.

Наступления, отступления, грабежи и маневры дали Франции большую часть Эльзаса, где процветали феодальные нравы и почти маниакальное пристрастие к изощренным судебным разбирательствам. Союзниками Мазарини стали некоторые князья империи, в основном из Рейнской области — мы еще вернемся к замечательным хитростям кардинала, забытым или отошедшим на задний план из-за проблем с Испанией и просыпавшейся в Париже грозной Фронды.

Мазарини, как и Ришелье, всегда считал главным врагом Испанию с ее огромными владениями, разбросанными по всему земному шару. Однако, несмотря на победу при Рокруа, все складывалось непросто.

В Каталонии, по-прежнему оккупированной Францией, дела шли неблестяще, не преуспел даже Конде. Каталонцы увидели, что французская оккупация так же жестока, как кастильская: вице-королевство, во главе с Конде и братом Мазарини, представлявшими короля Франции, герцога Барселонского оказалось малоэффективным, ситуация зашла в тупик, и католический король прекрасно был обо всем осведомлен.

Оставались большие северные равнины между Мезой и Соммой, вечное поле битвы. С 1643 года армия захватывала один город, чтобы потерять другой. В 1646 году здесь появился сам герцог Орлеанский, продемонстрировав много рвения при весьма посредственном полководческом таланте. Слава Богу, герцог Энгиеннский помог ему взять Кортрейк (Куртре) и Мардик (в августе), после чего Мсье вернулся в Париж и похвалялся победой, интригуя при дворе. В октябре герцог Энгиеннский провел решающее сражение и взял Дюнкерк, прекрасный порт и очень опасное гнездо корсаров (они разбойничали и в мирное время, и во время войны). Голландцам не понравился его героизм: они сочли, что французы слишком близко подошли к их драгоценным морским провинциям, что явилось одной из причин заключения год и три месяца спустя (в январе 1648 года) сепаратного мира с Испанией. Испанцы наконец признали де-юре (после семидесяти лет войны) независимость, де-факто давно существовавшую, и даже отдали полосу земли к югу от Мезы. Заключение мира имело тяжелые последствия для французов: большая часть испанской армии на севере высвободилась и готова была устремиться к Парижу, который вновь бурлил, — явный признак слабости.

Испанцы под командованием брата императора эрцгерцога Леопольда захватили Ланс. Конде, ждавший их, сделал вид, что отступает, и враги покинули захваченный город: именно этого Конде хотел. Используя свою обычную стремительную тактику, Конде заставил их отступить (французы отбили 120 пушек и захватили много знамен). Битва произошла 20 августа, в ее честь состоялся молебен в соборе Парижской Богоматери. Именно сия громкая победа стала шумной увертюрой Фронды. Несколько дней спустя был заключен мир с Империей, но произошло это в атмосфере равнодушия, скорее даже враждебности. Помимо противоречий внутри страны, оставалась проблема Испании — остановленной, но не разбитой. Впрочем, большинству французов не было до этого абсолютно никакого дела.

Но Мазарини и на сей раз не ошибался в главном, разве что в мелочах. Этот истинный итальянец лучше других знал, что средиземноморская держава Испания отхватила добрые куски итальянской территории, и он, возможно, сумеет потеснить ее с этой стороны… одновременно побеспокоив Папу, — они не любили друг друга. Неприязнь зародилась на конклаве, в 1644 году: Мазарини хотел, чтобы новый Папа был чуточку меньшим испанофилом, чем Урбан VIII, но его кандидат и личный друг Саккетти не прошел. Папой избрали некоего Памфили, настроенного по отношению к Испании еще более благосклонно, врага Франции. Дворец Барберини, поддерживавших кардинала Саккетти, разграбили, и они вынуждены были бежать к своему протеже и другу. Лишций повод для кардинала взять под прицел одновременно Папу Иннокентия X и Испанию. В маленьких государствах, граничивших с Миланским герцогством и папским государством, начались сложные интриги. Всех ослепил фантастический проект кардинала Мазарини: прервать или хотя бы помешать связям Испании с Италией — почему бы и нет? — ударить в слабое место, «заняв» порты Испании на тосканском побережье и южнее, в Неаполе. Бесспорно, две дюжины Французских галер и то, что осталось от флота, построенного Ришелье, мало отвечали столь смелым замыслам, но исполнение все-таки началось.