Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины - [7]

– Говорят, что на любом конкурсе едва ли не все решается за кулисами?

– У нас очень престижный состав жюри – знаменитые, маститые хореографы. И если они так оценили – это значит действительно успех. Я вообще молчала! Они отдали в компьютер данные, и он ответил, кто победитель. Ни одна кандидатура вслух не обсуждалась. Да, обычно на конкурсе не так.

Помню первые конкурсы в Москве, когда я была членом жюри, – просто ужас. Так передергивали, как будто человек не набрал ничего. Делали, что хотели, со всеми. Был Джером Робертс, очень знаменитый хореограф. Он сидел, сидел и под утро уже, когда все передрались, сказал: «Поскольку я ничего не понимаю, что тут происходит, я голосовать не буду, просто хотя бы потому, что я не понимаю». И всегда я слышала про конкурсы, что это не слишком справедливо. В моем конкурсе компьютер победителя выдает. Члены жюри не видят ничьей оценки.

«Во многих легендах обо мне ни слова правды…»

Ведущие хореографы мира с удовольствием приезжают. В этот раз будет еще и Альберто Алонсо, постановщик «Кармен-сюиты». Нам в прошлый раз с изумительной любезностью и щедростью дирижер Александринского театра Савченко предоставил свою сцену. А теперь мы сами хотим эту сцену. Добрые дела нельзя забывать.

– Вы не устали от славы?

– Человеку свойственно любить славу. Но ты должен сам чувствовать, понимать и не думать, что делаешь все идеально. Нужно себя видеть со стороны. Не так давно одна балерина сказала, что Наде Павловой с таким лицом нельзя было выходить на сцену. Но она в сто раз хуже Павловой. Я хотела сказать: сама посмотри в зеркало.

– Где ваш дом все-таки?

– Конечно, в России. И все планы мои связаны с ней. У меня и культура российская. Я, кстати, вообще не говорю на иностранных языках. Очень ленивая, не смогла заставить себя выучить. Да и в балете репетировала немного всегда. Даже Левашов как-то сказал по телевизору, что я была с ленцой, а то бы многого еще добилась.

А когда мы все начинали работать, танцевать, то не полагалось знать языков. И даже было несколько опасно.

– У вас сильная обида на советскую власть?

– Чувство обиды – не то чувство, когда речь идет об НКВД, КГБ, ГПУ. Их заставили – такая власть. Но и люди сами по себе жестокие. Им было приятно измываться. Я не думаю, что наши люди, которые надо мной издевались, лучше, чем фашисты. Как приказывали, так и делали и те, и другие. Я вообще считаю, что советская власть изуродовала людей и в головах, и в душах: они изрезаны внутри, как Гуинплен у Гюго внешне.

Новое поколение, я думаю, будет другим. Нет такого адского страха. Когда Ойстраху задали вопрос: как вы могли подписать что-то ужасное, вступили в партию? – он ответил: у нас было девять этажей, где я жил, и каждый раз в пять-шесть часов утра где-то останавливался лифт. Это значило, что людей пришли арестовывать. Мы жили на девятом этаже. Идет лифт, и все не спят и думают: на каком этаже остановится. Все теперешние люди этого никогда не поймут. Этого адского страха. Когда сделали коммуналки, чтобы люди друг на друга доносили. На Западе до сих пор не понимают, как это можно жить в коммуналке, и считают фантастом писателя Зощенко. Не верят, что он писал правду.

– К Григоровичу ваше отношение не изменилось?

– Ну что вы, как это возможно?!

– Вы не раз выступали перед королевскими семьями. Это как-то влияло на спектакли?

– Как можно было не думать, когда я танцевала Марию Стюарт, а в зале сидела королева, герцогиня Альба, которая из Стюартов? Как это могло на меня не влиять? Конечно же, во время действия я о них думала.

– О вас ходит огромное количество легенд. Как вы к ним относитесь?

– Не так давно ваша газета напечатала одну статью, где как раз ни слова правды. Что якобы у меня в Мексике в отеле украли драгоценности, что Мария Шелл дом Щедрину подарила. Откуда это все? Пушкин когда-то сказал: «Я оболган хвалами». Вот это тот случай, автор похвалила так… А очень больная Мария Шелл просто спасла жизнь Щедрину, когда нужна была срочная операция в Германии. Она нашла в этот же день самого лучшего профессора. На нее молиться надо. А потом очень помогла мне, когда я работала в Риме и тогдашний директор Большого театра Иванов мне не платил зарплату. Приехав в Рим, Мария увидела, в каком жутком номере я живу и не имею денег оплатить даже такой номер… Она заплатила. Она абсолютный друг.

– Суламифь Михайловна Мессерер, ваша тетя, балерина и педагог, очень резко отзывается о вашей книге.

– Она иначе реагировать и не могла. О ней сказано то, чего бы она крайне не хотела. Я написала, что было, и отвечаю за каждое слово. Но ей это неприятно. И поскольку у нее очень скандальный характер, она это высказала. Это ее право.

– Чем вы снимаете стрессы?

– Ничем. Они есть – куда их денешь. Трудно себя уговорить, так живу.

Октябрь 1995 г.

Майя Плисецкая: Я снова выйду на сцену Большого!

В день своего 75-летия прославленная балерина будет танцевать.

– Правда ли, что Морис Бежар уже преподнес вам свой подарок – приготовил специально для вечера небольшую постановку?

– Правда. Этот номер я и станцую. Называется он «Аве Майя», на музыку Баха – Гуно. Номер маленький – на три минуты, но, по-моему, очень красивый.