Майский поцелуй - [9]

Так он меня загрузил в тот день! Я буквально задыхалась под тяжестью его слов.

В такие моменты очень помогает музыка. Весь вечер я провалялась на диване, слушая Pink Floyd, их знаменитый альбом «The Dark Side of the Moon».

Глава 7 Мой друг художник

Мне был необходим глоток свежего воздуха. То есть мне требовалось мнение другой стороны. Я должна была разобраться и сделать собственные выводы. И тогда я отправилась к Вадику.

Я шла по улице и смотрела на почти одинаковые, стандартные дома, на асфальт, раскатанный машинами, на спешащих по своим делам людей и думала: «А ведь Леха прав! Тысячу раз прав!»

Ну, зачем, спрашивается, обычному человеку изыски архитектуры, если у него нет квартиры, самой примитивной: стены, потолок, окна, двери. Сначала надо всем дать возможность получить необходимое, а потом уже рассуждать о высоком.

Вот с такими мыслями я и ворвалась к моему другу художнику Вадику, учившемуся в художественном лицее.

Вадик встретил меня на пороге, как обычно, весь перемазанный краской, буркнул невнятно «проходи». Я вошла в его комнату, давно превратившуюся в некое подобие студии. На полу, подоконнике, длинных стеллажах — повсюду громоздились листы ватмана, рулоны, стопки, наброски, этюды, посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом, на стене — зеркало. Холст был завешен тряпкой.

— Работаешь? — несмело спросила я.

— Угу…

— Что там у тебя, если не секрет?

— Автопортрет. — Вадик был немногословен.

Я попала в другой мир, здесь все и вся существовало по своим законам, абсолютно отличным от законов Лехиного мира. Я поняла, что все мои попытки разговорить Вадика о сущности искусства бессмысленны. Он им живет.

Я осторожно уселась на краешек одинокого стула.

— Как дела? — спросила.

Он помахал рукой в воздухе, что, видимо, означало: пятьдесят на пятьдесят.

— Можно я посмотрю, как ты работаешь?

Вадик засопел, на лице читалось напряжение. Ясно, я мешаю.

Я поднялась со стула:

— Извини…

И тогда Вадик неожиданно выдал:

— Ты что, торопишься?

С ним всегда так, он неожиданный.

— Нет, не тороплюсь.

— Ну так куда же ты бежишь?

— Да, в общем, никуда.

Он рассмеялся:

— Ты странная сегодня.

— Только сегодня?

— А тебе хочется всегда быть странной?

За что я люблю Вадика, так это за то, что мы с ним на одной волне. Можем молчать или болтать ни о чем, при этом прекрасно понимая друг друга.

— Мне хочется быть особенной!

— Вот как? — Он внимательно посмотрел на меня, подошел, бесцеремонно положил ладони на мою голову, покрутил. Я и не думала сопротивляться. Даже забавно, что он еще придумает?

— Можешь попозировать мне? — спросил он, опуская руки.

Я задохнулась от удовольствия:

— Это потому, что я особенная?

— М-м, скажем так, есть у меня одна мысль…

— Ты напишешь мой портрет? — допытывалась я.

— Может быть…

— Ладно, когда начнем?

— Да прямо сейчас и начнем.

Он усадил меня все на тот же стул, отодвинул подрамник, сел напротив и принялся быстро черкать в альбоме.

Я сидела смирно, только изо всех сил тянула шею и втягивала щеки, потому что видела свое отражение в зеркале.

— Ты чего рожи корчишь?! — возмутился Вадик.

Я застыла.

— Слушай, ты как-нибудь расслабься, что ли, а то похожа на гипсовый бюст.

Вечно он всем недоволен! А я так старалась!

— Вот, теперь в тебе возникла искра жизни, — пошутил Вадик.

Я скосила глаза на его набросок. Он быстро прикрыл его рукой.

— Не люблю, когда подглядывают, ты же знаешь.

Я вздохнула, поерзала, не очень-то удобно сидеть неподвижно на жестком стуле. Но я терпела. Чего не сделаешь ради искусства! Меня еще никто никогда не рисовал. На самом деле у меня и знакомых художников — один Вадик.

Познакомились мы случайно. Как-то, еще осенью, мы с девчонками забрели в Дом художника, что на Крымском Валу. Там как раз проводилась выставка творческих работ молодых художников. Я остановилась у конкурсных работ преподавателей и выпускников МАХЛа (Московского академического художественного лицея). Там были такие странные картины. Особенно мне запомнилась одна — мужик в дубленке и шапке стоит у лотка с разными поделками: картинки в рамочках, керамика, и здесь же на подставке медали «За отвагу», «За взятие Берлина»… Меня почему-то поразили эти медали, очень точно выписанные, казалось, протяни руку — и прикоснешься. А у мужика, продавца, взгляд такой равнодушный, скучающий.

Видимо, я очень долго смотрела на картину. И не заметила, как ко мне подошли.

— Привет, — услышала я и вздрогнула от неожиданности. Оглянулась. Два парня, примерно моего возраста или чуть старше, лет по шестнадцать. Один повыше, худощавый, глаза серые, насмешливые, короткие светлые волосы ежиком, второй — пониже, темноволосый, густая челка падает на глаза.

— Зацепило? — Худощавый кивнул в сторону картины.

Я не люблю, когда ко мне так обращаются, поэтому, придав голосу всю холодность, на которую была способна, ответила:

— Молодые люди, научитесь разговаривать, а потом обращайтесь, — и отвернулась.

Послышался смешок:

— Гордая.

Я фыркнула. Надо же, а еще на выставку пришли! Пускают всяких!

— Барышня, приносим свои глубочайшие извинения за то, что отрываем вас от созерцания сего высокохудожественного полотна! Не соблаговолите ли обернуться, чтоб познакомиться с его автором. — Голос звучал насмешливо. Меня прямо обожгло! Вот тебе раз! Это же художники! Как я сразу не догадалась!