Майкл Джексон (1958-2009). Жизнь короля - [80]

«Были ли вы хоть раз ими разочарованы? — спросил я его.

Джозеф задумайся.

— Много раз, — сказал он. — Ну, взять, к примеру, Джермсна. Он все время ошивается в Motown с Горди, вместо того чтобы быть с нами. Предпочел Берри — мне. Знаете, что я из-за этого чувствую? Мне очень больно. Вот здесь, — он постучал сжатым кулаком по левой стороне груди. — Кроме этого, у меня было много других поводов для расстройства. Но мне кажется, я ни разу не подвел своих ребят. Если бы я это сделал, им было бы не очень здорово. Воспитывая детей, ты делаешь для них все, что можешь. Помогало то, что им всегда было к чему стремиться, — отметил Джозеф. — Мои дети всегда находили чем развлечься, а я всегда был готов им в этом помочь. Они занимались теми видами спорта, которые укрепляют силу воли, такими как футбол или бейсбол. — сказал он с гордостью. — Они не рассказывали вам об этом? Джекки мог бы стать профессиональным бейсболистом, если бы захотел. В Высшей бейсбольной лиге. В «Чикаго Уайт Соке», например. Они все добивались хороших результатов в спорте. Кроме Майкла. Он ни разу не держал биту за всю свою жизнь. — Джо улыбнулся. — Даже не знал, что с ней делать. Мы пытались его поддразнивать, но его это просто не интересует. Он слишком чувствительный.

Да, следует знать о Майкле еще кое-что: с четырехлетнего возраста он хотел выступать на сцене. И всегда хотел быть первым. Именно поэтому он никогда не любил спорт — братья могут превзойти его в спорте; там он не может быть первым. Но что касается музыки, Майкл знает, что там ему нет равных. Никого, — сказал Джозеф, покачав головой. — Это именно то, чего Майкл добивался: быть первым.

Кстати, о Майкле. Марлон рассказал мне о том, что произошло. Вы собираетесь написать об этой истории с прозвищем, не так ли? — спросил он.

Я ответил, что еще не знаю.

—  Майклу не нравится прозвище, которое они ему дали: Жирные Губы.

— Жирные Губы? Они назвали его Большой Нос.

— А, ну да, — отозвался отец. — Он так переживает из-за своего носа. Разве у него с носом что-нибудь не так? Как вы считаете?

— Нет, все в порядке.

— Мне тоже так кажется. Но только и говорит о своем чертовом носе. Грозится, что исправит его. А что он с ним может сделать? — Джо выглядел озадаченным: — Я сказал, что разобью ему лицо, если он когда-нибудь рискнет исправить свой нос. Нельзя ничего исправить, если оно не сломано, — он засмеялся. — У него прекрасный нос. Прямо как у меня.

Спустя некоторое время Майкл вернулся в гостиную, чтобы поделиться еще кое-какими мыслями о своей жизни и карьере. Не обращая внимания на меня и фотографа, закинул ногу на ногу и стал рассеянно грызть ногти.

«Когда я не на сцене, я совсем другой человек, — признался он. — Мне кажется, сцена для меня — это что-то вроде наркотика. Когда я долго не могу выступать, у меня начинается депрессия, я начинаю сходить с ума. Я часто плачу или веду себя очень странно. Я не шучу, так и есть. Тогда я танцую дома». Он словно торопился высказаться: «Как будто что-то во мне утеряно, и я пытаюсь это вернуть, иначе я не буду чувствовать себя единым целым. И для этого мне нужно петь и танцевать, понимаешь? Меня это притягивает, ничего не могу с собой поделать. Сцена — единственное место, где я чувствую себя в своей тарелке.

Мне совсем неуютно в окружении, — он прервался, пытаясь найти нужное слово нормальных людей. — Но когда я на сцене, раскрываюсь и становлюсь самим собой. Что бы ни происходило в моей жизни, там это уже не имеет значения. На сцене я словно сбрасываю оковы и говорю себе: «Вот я и дома. Вот мое место, ибо так захотел Господь». На сцене я безграничен. Я — номер один. Но когда я вне сцены, — он пожал плечами, — я думаю, я, — он снова замолчал в поисках подходящего слова, — совсем несчастлив».

В тот же день, несколькими часами ранее, я брал интервью у Сиднея Люмета, режиссера-постановщика фильма The VViz. «Майкл Джексон — самый талантливый исполнитель со времен Джеймса Дина, — сказал мне Люмет. — Он блестящий актер и танцор, может, даже один из самых уникальных артистов, с которыми я когда-либо работал. У него огромный талант».

Я передал Майклу слова Люмета. Он был смущен: «А кто такой Джеймс Дин?»

Затем завел разговор о своей роли Страшилы в фильме. «Чем мне близок мой персонаж? — сказал он. — Тем, что он, если можно так выразиться, в постоянном смятении. Он знает об этой своей... э-э... проблеме, можно так сказать. Но он абсолютно не знает, что с ней поделать. Он также понимает, что смотрит на вещи совсем по-другому, чем все остальные, но не может дать точный ответ, почему. Он не такой, как другие. Никто его не понимает. Так он и идет по жизни с этим своим... э-э... — он замялся, — смятением».

На мгновение Майкл перестал заниматься своими ногтями. «Все думают, что Страшила особенный, странный, — сказал он задумчиво. — На самом деле он просто грустный. Очень, очень грустный. Понимаешь? — спросил он тоном, не терпящим возражений. — Ты понимаешь, отчего он грустный?»

Как раз в то время Джозеф уволил юриста Ричарда Арон-са, бывшего неофициальным сопродюсером группы. На его место он решил поставить Рона Уайснера и Фредди ДеМанна в качестве официальных сопродюсеров. Сыновья согласились с этим. Оба не первый год работали в шоу-бизнесе: Уайнер — управляющим делами, а ДеМанн занимался раскруткой исполнителей. Позже Джозеф утверждал, что ему была нужна помощь этих двух белых людей, чтобы получить гарантии Си-би-эс, что они будут раскручивать Джексонов так же, как белых исполнителей. Он понимал, что компания все равно смотрит на них исключительно как на черных и потому занимается продвижением группы не в полную силу.