Майерлинг - [43]

– А как бы я была там счастлива! Но будь осторожен, Рудольф, если ты возьмешь меня с собой, я никогда не вернусь в Вену.

– Хорошо, будь по-твоему. Когда нам уже не надо будет расставаться, я повезу тебя туда.

Именно в этот момент донеслось поскребывание со стороны двери, которым Лошек давал о себе знать, и настроение принца мгновенно изменилось.

– Ты видишь, – сказал он Марии, – они не оставляют меня в покое. Они сговорились… Что я им сделал? Неужели они не могут забыть про меня хотя бы на день?.. Входи! – крикнул он Лошеку.

Появился старый слуга.

– Что там еще, почему ты меня беспокоишь? – В голосе принца прозвучала тревога.

– Мой принц, адъютант Его Величества желает говорить с Вашим Высочеством.

Рудольф повернулся к Марии.

– Пройди на минуту в мою комнату. Наверняка ничего важного, но мне необходимо его принять.

Как только Мария исчезла, Лошек ввел офицера. Тот пришел уведомить принца, что император желает его видеть сию минуту в своем кабинете.

Адъютант еще не закончил фразу, а Рудольф уже понял, что отец вызывает его по самому важному для него делу и их беседа решит его участь.

– Я следую за вами, – ответил он.

Офицер вышел. Рудольф открыл дверь комнаты, где находилась Мария. Она заметила, что его лицо переменилось.

– Я должен идти к отцу. Он всегда многословен. Я не могу заставлять тебя ждать, любовь моя.

Марию объял ужас.

– Он будет говорить с тобой обо мне?

– Маловероятно. Скорее, речь пойдет о скучных служебных проблемах.

Тревога не покидала Марию.

– Я так боюсь! Рудольф обнял ее.

– Ничего не бойся, дорогая. Ты знаешь – ничто уже не может нас разлучить. В крайнем случае мы вместе отправимся в Майерлинг, готовые к тому, чтобы никогда оттуда не вернуться… Я попытаюсь после полудня послать тебе записку. Если удастся, найду способ вечером в посольстве дать тебе понять, что нас ожидает.

В страстном порыве они бросились в объятия друг друга.

Несколько минут спустя Рудольф входил в кабинет императора – просторное неприветливое помещение, в котором мебель никогда не меняли местами. Стулья и кресла напоминали строй солдат, ни одной бумаги не было забыто на столе или бюро, ни одно перо, ни один карандаш не покидали того места, где им надлежало быть. Свет в кабинет поступал через два больших окна, окаймленных зелеными, прямо ниспадающими гардинами. Когда принц вошел, в кабинет проникал печальный зимний свет низкого серого неба.

В этот день у него были самые серьезные причины опасаться разговора с отцом, и, поскольку Рудольф боялся, что в предстоящем поединке силы окажутся неравными, его охватило тягостное чувство, которое, постепенно усиливаясь, стало невыносимым. Холодная обстановка кабинета представлялась ему полем битвы, где два противника сойдутся в рукопашной, которая закончится гибелью одного из них. Увы, заранее предназначенный на роль жертвы, он опасался, что нервы его не выдержат. Какое оружие пустит в ход отец? В их разговорах темы личной жизни Рудольфа не затрагивались, и он не мог себе представить, каким окольным путем император приступит к ним. „Лишь бы он оставался официальным!“ – думал Рудольф.

Император сидел за столом, облаченный в повседневную форму фельдмаршала. Его редкие волосы, усы и бакенбарды стали совсем белыми. На крупный нос были водружены очки. Он читал бумагу большого формата, водя карандашом по строчкам.

Взмахом руки он дал понять сыну, чтобы тот сел и подождал.

Рудольф разглядывал императора так, будто давно его не видел. Между тем, он обедал с ним накануне. „Он сильно постарел, – отметил принц, – а ему всего лишь шестьдесят. А был ли он когда-нибудь молодым? Он похож на старого бюрократа, которому поручено ведение дел фирмы Габсбургов, – целыми днями не отрывает носа от бумаг. Теперь он займется досье „Рудольф – Мария“, и наша драгоценная жизнь подвергнется анализу, как если бы речь шла о выборе шинельного сукна для армии“.

Император закончил чтение. Открыл ящик письменного стола и аккуратно опустил в него бумагу. Положил карандаш в компанию карандашей другого цвета, подравнял их. Снял очки, протер их, спрятал в футляр, который в свою очередь улегся между чернильным прибором и карандашами.

Проделав все это, император повернулся к сыну и начал говорить бесцветным голосом:

– Этим утром я получил письмо из Ватикана, которое весьма меня удивило. Это личное письмо от Святейшего Отца, письмо, которое не прошло через официальных лиц курии. Его содержание, следовательно, известно только Его Святейшеству и мне.

„Он избрал официальный тон, я был прав“, – нетерпеливо подумал Рудольф. Вопреки напряженности момента – ведь сию минуту он должен был узнать жизненно важный для него ответ папы – его стало охватывать раздражение от монотонного голоса отца.

– Мне также стало известно, – продолжал Франц Иосиф, – что ты писал непосредственно папе 14 апреля этого года по поводу дела, о котором ты со мной не поговорил.

Император взглянул на сына, ожидая ответа. Рудольф сказал:

– Это личного свойства, отец.

– Ты заблуждаешься, – произнес лишенный краски голос. – Это дело не может никоим образом рассматриваться как личное, оно касается высших государственных интересов. Святейший Отец того же мнения, вот почему он адресовал ответ на просьбу, направленную тобой, мне. Такого рода просьба могла исходить лишь от меня как главы семьи и императора, наделенного абсолютной властью, согласно пакту, регулирующему эту сферу.