Маяк на Дельфиньем - [8]

Гиги был очень хорошим Фантазером и именно потому пожелал не просто побывать на Земле, а увидеть ее такой, какой она была несколько веков назад.

Для чего ему понадобилось прошлое?

На это легче легкого ответить другим вопросом: чем, собственно, могла его удивить Земля, находящаяся на одном с Утренним лесом временном отрезке? Ведь, как известно, все миры Сообщества развивались по одним и тем же законам.

А почему — то место, которое выбрал? Здесь, в приморском городе, много столетий носящем свое имя, родились родители Гиги и он сам… В принципе синхронное перемещение во Времени- Пространстве не представляло особой сложности. Но эта двойная операция еще не была отработана в совершенстве, и не исключалась неточность в пределах плюс-минус нескольких десятилетий. Так что в наши дни Фантазер с Утреннего леса попал в общем-то случайно.

Ребята из экскурсионного бюро поработали на славу. Он в самом деле ощущал себя Георгием Квеселава — 32 лет, неженатым, беспартийным, художником-ретушером республиканской газеты, — когда подошла наконец его очередь получать курортную карту. Девушка, сотрудник дома отдыха, улыбнулась ему, мимолетно отметив: «А он ничего… хотя седой почти». Неизбежная в пространственно-временных путешествиях метаморфоза не коснулась, однако, личности Гиги Квеса. Он остался самим собой — неисправимым мечтателем, из тех, кого мы называем беспечными, или «не от мира сего», или, когда злимся, непутевыми и даже беспутными. Иначе не могло быть; иначе Прекрасное и Мудрое оставалось бы для него непостижимым, отгороженным глухой стеной рационализма, аналитичности все и вся препарирующей мысли.

В первый же день Фантазеру пришлось выслушать строгое внушение официантки Вали — он явился в столовую за десять минут до окончания обеда. В противоположность Вале ее сменщица Этери работала весело и была неизменно приветлива и доброжелательна ко всем, даже к полоумной, кокетливой, невероятно капризной девяностолетней экс-балерине, вдове одного известного человека. Некоторое время спустя Гиги узнал, что у Этери болен муж и вообще ей живется далеко не так легко и весело, как мог бы подумать невнимательный человек. Она никогда не отчитывала его за нарушения режима дня, хотя они становились все более частыми, только шутливо изумлялась:

— Господи, кого я вижу! — и, убегая, скороговоркой обещала: — Я сейчас! Я на кухне попросила, чтоб с огня не снимали…

Честно говоря, Земля несколько разочаровала Гиги.

Конечно, он был в известном смысле избалован богатством все новых и новых впечатлений, которыми щедро одаривали его планеты системы Сириуса — ведь, как уже упоминалось, большая часть жизни Фантазера состояла из космических путешествий.

Он давно свыкся с бесконечным разнообразием форм существования живой и неживой материи. Его не мог поразить вечный мертвый холод Айсберга-1 после двухнедельного пребывания на раскаленном добела Огненном шаре; не восхищали уже ни поющие цветы планеты Большой сад, ни наделенные зачатками интеллекта ползающие скалы мира Живых камней; не удивляли… Была ли ностальгия единственной причиной, побудившей Гиги Квеса отправиться, после долгих колебаний, в отпуск на Землю? Не удивляться… Может ли быть что-нибудь страшнее для человека, родившегося Фантазером?

И вот он на Земле, но чем Земля, почти полный двойник Утреннего леса, могла его удивить?

Гиги упрямо твердил себе: «Вот ты и встретился с настоящей родиной! Вот она — у тебя на ладони, принявшая с материнской любовной простотой и мудрой доверчивостью. Так смотри же «и слушай — вспоминай! Дыши одним дыханием с ней, осязай ее, пробуй на вкус соленую морскую воду, заройся лицом в пахучую густую траву, разотри в пальцах кисловатую терпкость сосновых игл…»

Слова оставались словами, абстракция не обретала живой плоти. Шли дни, а он воспринимал Землю подлинную не более как ту, о которой ему долгие годы рассказывали видеокниги. Это было похоже на телефонный разговор, когда узнаешь голос близкого человека — и острее ощущаешь тоску разлуки; как телевизионное изображение, где все внятно и все ненастоящее.

Однажды он вышел ранним утром на балкон, и привычно, одним широким взглядом, охватил все вокруг, и впервые подумал: «Что ж, ничего не скажешь умный и, наверное, добрый человек выбрал это место для отдыха. Здесь и впрямь хорошо…»

Здесь было великолепно.

Светлые корпуса дома отдыха стояли на крутом склоне небольшой горы форпоста величественного хребта, чьи черные, такие острые пики, что даже вечные снега не держались на них, невидимые отсюда, где-то там, на севере, пронзали высокие облака. Внизу, сквозь тронутую октябрьским багрянцем, но в общем еще ярко-зеленую листву, голубело, синело, зеленело, чистой бирюзой сияло под первыми солнечными лучами совсем близкое море, которое кто-то когда-то несправедливо окрестил Черным.

Все было прекрасно: и парк, и горы, и море, и прозрачное небо. Но он вдруг ощутил чувство, которое было ему уже знакомо, пусть и не очень, потому что приходило всего несколько раз в жизни.

Впервые это странное чувство посетило его в возрасте шести или семи лет и он испугался.