Маяк и звезды - [6]

Твоя Звездочка

Старая крепость на холме Скансберьет была ярко освещена солнцем, только глубокие бойницы лежали в тени. Трава на крепостном валу была зеленая и нежная, как мягкий ковер.

Эрик сидел, прислонившись к сторожевым воротам, расположенным на валу. Это было его место, здесь он мог сидеть сколько угодно долго и смотреть на город. Здесь он забывал о времени, здесь никто не кричал и не мешал ему. Он видел судостроительную верфь, где работал, а потом бастовал его отец. Эрику показала ее Бленда — Линдхольменскую верфь на другой стороне реки. На холме за верфью дома жались друг к другу. Эрик видел отсюда гавань, корабли и краны; сидя здесь, он мог перечесть все колокольни и наблюдать за птицами с близкого расстояния — иногда даже сверху.

Рулле топтался в коробке из-под обуви, ставшей для него слишком тесной. Он быстро рос, его перья теперь были взъерошенные, серые и черные, как у взрослой вороны. Но по-настоящему взрослым он станет еще не скоро, это Эрик хорошо понимал. Он до сих пор нуждался в гнезде, которое соорудил ему Эрик, и в мухах, которых мальчик ловил для него.

«Однажды, — думал Эрик, — однажды Рулле прилетит сюда сам. Он радостно каркнет и сядет на мое плечо. Но еще не сейчас, еще слишком рано, это слишком далеко и высоко для него. Я должен кормить его, чтобы он вырос сильным и смог сюда долететь. И не только сюда, но и выше — на самую корону на верхушке крепости».

Эрик зажмурился и представил себе, сколько всего оттуда можно увидеть. Наверное, самые дальние шхеры, а может, даже и Данию. Вот бы оказаться там темной ночью и посмотреть, как горят маяки! Об этом можно было бы рассказать фрекен.

«Фрекен, — скажет он, — сперва, пока не стемнело, я видел всё: от города до самого моря и даже дальше, по ту сторону пролива. Я думаю, это были колокольни, и, наверное, в Дании, потому что флаг я тоже видел: он был красно-белый. Как датский. А потом, когда стемнело, один за другим зажглись маяки, как звезды на небе».

А фрекен удивится, сколько он всего увидел.

И тогда он расскажет, что еще видел, как с острова Винга шел пароход. На борту горели огни, капитан стоял на мостике и смотрел на него в бинокль. Эрик помахал ему, и капитан помахал в ответ, а потом дал свисток, такой громкий, что эхо прокатилось по всему Гётеборгу.

Фрекен попросит его продолжить, а когда он закончит, скажет:

«Эрик, ты знаешь почти всё на свете. Ты можешь, когда вырастешь, стать учителем. Мне кажется, у тебя это получится».

Эрик обведет взглядом класс и согласится с ней. Да, пожалуй, она права.

«Но, — все-таки возразит он, — это невозможно».

Он увидит, как огорчится фрекен, и сам огорчится, но все равно вынужден будет сказать:

«Я еду на Аляску. Это важнее всего».

И когда он расскажет ей о своем папе в Америке, фрекен поймет его и ответит:

«Эрик, решать тебе».

Эрик вздохнул, расправил свою тетрадку и раскрыл ее в том месте, где переписал из книги о птицах все самое важное о воронах:

«Серая ворона всеядна. Взрослые особи любят ягоды, падаль и отбросы. Молодые птицы питаются насекомыми, например мухами».

Рулле пристрастился к мухам всего недели две назад, поначалу он ел только размоченный хлеб и размятую картошку. Быть может, ему пора отведать и другую пищу, такую, которую едят взрослые вороны? Ягод в это время года еще не сыщешь, падаль — звучит ужасно. Но может, попробовать дать ему картофельные очистки, ведь это можно назвать отбросами?

«Пока что картофельные очистки, — записал Эрик. — И малина — летом, если удастся найти».

Потом он сложил тетрадку пополам, засунул ее в задний карман вместе с огрызком карандаша и собрался уходить. Раздался треск, Эрик знал, что это сломался карандаш, но сейчас ему было не до этого. На сегодня он записал всё.

Бленды дома не оказалось. Должно быть, догадался Эрик, пошла в магазин. Впрочем, это было и так очевидно — в последнее время она ходила в магазин чуть ли не каждый день, всякий раз за какой-нибудь мелочью. Только ему она могла не врать, Эрик отлично понимал, что ходит она гуда не ради покупок. Ничего не знала только мама. Но Эрик дал честное слово, что сохранит тайну.

За это Бленда ему кое-что обещала и свое обещание выполнила: раздобыла для Рулле ящик побольше. Теперь Эрику оставалось найти бумагу, чтобы постелить на дно ящика. Он знал, что дядюшке Лундбергу одна женщина из дома через дорогу приносит почитать старые газеты. «Новости есть новости, — говаривал Лундберг. — Пока ты их не прочтешь, они всё еще свежие».

Эрик постучал. Он очень надеялся, что у Лундберга сегодня хороший день. Такое с ним тоже случалось и длилось иногда даже недели две. В хорошие дни дядюшка Лундберг приглаживал волосы водой и ходил вверх-вниз по лестнице бледный и немного дрожащий. Он не цеплялся за перила и любезно здоровался со всеми, кого встречал на пути.

Но Эрику никто не открыл — ни дядюшка Лундберг, ни его жена, и он пошел к уборной, рассчитывая найти там газеты, еще не порванные на куски. Он заглянул во все кабинки, но везде валялись только обрывки. В последнем он, наконец, нашел целую газету. Она была двухмесячной давности, с фотографией с Западного фронта на первой полосе: в глубоких окопах лежали тела убитых немецких солдат. Эрик прочел заголовок: