Maxximum Exxtremum - [31]

Когда меня воодушевляют своим присутствием и вниманием, то есть попросту не говорят сразу: «Ты дурак — иди ты на хуй!», я становлюсь весьма остроумным. Она хохотала от души. Походя я выставляю себя насосом — я упомянул, какую чушь обо мне пишут газеты, а иногда и говорит радио и показывает местное ТВ, что об этом думают профаны ОФ с Репою, какие возникают курьёзы и кривотолки — что такое сам пресловутый «мой имидж» — как меня воспринимают «все на Кольце» и боятся все здешние девочки-мохнушечки…

22.

В школу я ходил ежедневно к восьми — как бы для неё. Однако не было даже времени перекинуться словечком — то звонок на урок, то с урока — и лезут учтиля и ученики! У неё то физ-ра, то какая-нибудь фигня — я, ещё по школьной привычке путаясь в расписании, бегал в поисках её по всей школе, во время большой перемены я наматывал несколько кругов по всем этажам, и всюду меня окликали полузнакомые рожицы: «Инку ищете, Алексей Лександрович? — она ушла». Когда мне сказали, что «она сегодня не пришла», я вообще был удручён и убит — день прошёл впустую.

О’Фролов пил уже третью неделю по системе «статически» — вечером приходит Санич, они покупают полторашник сэма, утром Саша уходит в институт, я на практику, а он просыпается часов в двенадцать, добивает то, что осталось и опять заваливается дрыхнуть, я прихожу часа в два, он встаёт и начинает теребить деньги на маленькую бутылочку, получив, выпивает и опять кверх лапками… вечером приходит Саша… Какие тут репетиции! Журналы и книжки не в ходу, ящичек давно накрылся. Я пытаюсь его увещевать сходить куда-нибудь: в туалет, вынести таз, в институт, в школу, на улицу, уехать домой за деньгами, чтоб искупаться наконец (не моется, отращивает ногти яко юный Сиддхартха) — в ответ слышу единственную фразу: «Пошёл ты на хуй!». Со мной он не разговаривает вообще — вероятно потому, что я, в его больном сознании, олицетворяю социум и, кроме того, вообще ему «запродался».

Я проверил изложение: двенадцать человек получили двойки, один «тройбан», один «кол» и один пятёрку (надо ли разъяснять кто — в её рукописи, неряшливо копировавшей один в один текст из методички, не было ни одной ошибки). Училка перечеркнула все мои оценки, приплюсовав всем по баллу, а про Инну сказала: «Списала поди, вы не видели?» Нет, сказал я, я специально обратил на неё внимание: она очень внимательно слушала, наверно у неё очень хорошая память. Охо-хо, сказала она, двусмысленно улыбаясь.

Вообще все эти поиски и хождения вместе домой становились неприличными. Две моих школьных подруги-курильщицы явно были озадачены: «Вы с ней друзья, да?» Ну да, сказал я, гадая что такое «друзья», поняв по неожиданной от них почти романтической интонации что что-то очень хорошее. Они немного обиделись, но сказали, что ладно, они не обижаются, она ведь нормальная, а то ведь есть… — они указали мне на Катю, высокую девушку с по-детски пухлыми щёчками и кругами под глазами. Я и сам обратил на неё внимание: она была всегда грустная, отрешённая и всегда одна, даже посмотрел в журнале: отметки плохие, много «н». Она то, она сё — наперебой верещали они мне в оба уха — она одна, с ней никто, она резала вены, два раза травилась, отец её бьёт, а может и того… «Почему, Катя, ты не была в школе?» — её спрашивают, а она… Она обернулась — взгляд такой, будто знает, что говорят о ней. Я вдруг почувствовал, что дружба это вот это, это с ней, но я ведь всё равно не выдержу.

В последнюю неделю практики я видел Инну совсем эпизодически. Однако она успела познакомить меня с двумя своими подружками: одна из другой школы, а вторая небезызвестная Ната Китуха — даже пришлось немного послоняться с ними по городу, но они меня мало заитересовали.

24.

Последний раз я видел её на 8 Марта, ну то есть 7-го. Утром я опоздал немного, зато по пути купил веточек мимозы, собираясь подарить их училке — на большее и денег не было и было б нескромно. В коридоре я встретил Инну, которая сказала, что училка уже ушла, а их сейчас мальчики будут поздравлять — чаепитие и т. п. Я спросил, долго ли и не подождать ли мне её (я готов был ждать хоть два часа, хоть шесть).

Она вышла минут через двадцать, мы пошли. Она угостила меня шоколадкой, подаренной ей в честь праздника. До этого я не пробовал белого шоколада, и в принципе он мне понравился. Я достал из пакета цветочки и подарил ей, зачем-то сказав, что ведь она не обидится, что сразу их хотел подарить не ей, а училке. Неужели я так боялся обнаружить своё внимание к ней? Она, казалось, ничего не стеснялась и не боялась — в хорошем смысле — за это я её очень уважаю. Я пригласил её к себе (ОФ утром снизошёл ко мне: спросил денег на дорогу домой) — правда, я и сам не представлял для чего. Я сказал, что живу что называется один, потом сказал с кем я живу и довольно честно и живо обрисовал как мы проводим свой досуг. Она, конечно, смеялась. Нам встретилась Китуха, сказала, что ужасно хочет есть, я сказал, что очень люблю готовить (очень удивились) и пригласил их к себе (сказали: в другой раз, сейчас дома дела, праздник).

Как хорошо, что не пошли! Ключа на месте не было, дверь явно была заперта изнутри, все окна занавешены. Или он вернулся, или опять пришли самоуправные гости: неоднократно Санич, Репа и Михей в наше с ОФ отсутствие приходили выпивать и даже оставались ночевать, один раз даже деда их застиг. Я стучал в дверь, во все окна, пытался в них что-то разглядеть — бесполезно. Я стал стучать сильно — и в дверь, и в стёкла, и в рамы — и орать «Саша!». Минут сорок — аж соседи повысунулись. Я передохнул и опять…