Мавры при Филиппе III - [135]

Уседа затрепетал от изумления и радости.

– Если же вы не будете повиноваться, – продолжал Аллиага, – то я покажу королю этот донос, и мы тогда изберем другого министра, который будет трудиться для счастья и славы Испании.

– Клянусь вам, – вскричал Уседа, – что я буду исполнять все ваши требования!

– Хорошо, увидим, – хладнокровно отвечал Аллиага, – и с этой минуты вы – первый министр!

И он ему вручил королевское повеление.

Уседа не верил своим глазам, он получил то, чего добивался. Он вышел из дворца в восторге и торжестве.

Через несколько часов воротился король, он в этот день был в весьма приятном расположении духа, все ему удавалось, он даже своеручно убил оленя. Аллиага рассказал ему, что происходило во время его отсутствия, и объяснил, что герцог Лерма вовсе не был отравителем и что одна графиня д’Альтамира во всем виновна: она хотела погубить герцогиню Сантарем, но по ошибке отравила королеву. Филипп побледнел от ужаса и даже хотел в ту же минуту приказать арестовать ее, судить и казнить, но вскоре успокоился. Аллиага подал ему благоразумный совет; графине было послано королевское повеление, чтобы она немедленно выехала из Мадрида. Это повеление, за подписью короля и нового министра, было получено ею в ту минуту, когда она радовалась, что ее союзник Уседа сделался министром, между тем как это был первый правительственный акт министра Уседы.

Графиню это поразило; теперь она увидала на опыте, что не стоило низвергать Лермы, потому что Уседа поступает со своими друзьями по тем же правилам, как и отец. Она поехала к нему объясниться, но, к несчастью, он не мог ее принять. Тогда графиня написала Эскобару письмо и получила в ответ, что он не хочет ни во что вмешиваться. Это был такой же ответ, какой она месяц тому назад послала иезуитам, когда они просили у нее помощи. Эскобар, как видно, не забыл его и отплатил тем же: он был так совестлив!

Между тем испанский народ благодарил короля за избавление от такого министра и праздновал отъезд герцога-кардинала веселыми песнями и даже потешными огнями. Повсюду раздавались радостные крики: «Да здравствует король!»

Даже Филипп должен был явиться на своем балконе и с изумлением принимать изъявления народного восторга, к которому он вовсе не привык.

Лерма раскаивался. В тот же вечер он выехал из Мадрида и ночевал в Гуадарраме. Утром, собираясь продолжать путь, он получил от короля записку и подарок. Король прислал ему собственноручно накануне убитого оленя и писал, что, уверившись в его невинности, сохраняет к нему уважение и дружбу. Лерма со слезами прижал записку к губам и воскликнул:

– Благодарю тебя, Аллиага, ты сдержал свое слово!

В нескольких милях от Гуадаррамы он увидел карету, которая, как ему казалось, принадлежала графине д’Альтамире. В дверцах ее появилась женщина; бывший министр спросил: кто это? Ему отвечали:

– Это бывшая статс-дама, графиня д’Альтамира, которую король выслал за город.

«Я вижу, что Аллиага справедлив!» – подумал Лерма.

Обе кареты минуту ехали рядом; бывшие союзники и неприятели раскланялись друг с другом, и Лерма продолжал путь в свое поместье, а графиня в свое.

Глава VI. Заключение мира

В тот же день вечером, придя в кабинет короля, Аллиага нашел там Уседу, который в пылу усердия уже успел арестовать секретаря бывшего министра Кальдерано. Разнесся также слух, что он предлагал отдать под суд своего отца, но король не согласился и при входе Аллиаги бросил это повеление в угол. Уседа потупил глаза.

– Прекрасно, Ваше Величество, – сказал Аллиага, – надо всегда повиноваться голосу сердца. Я пришел предложить другое повеление, которое, надеюсь, вы одобрите и вы тоже, министр. Много крови пролито в горах Альбарасина! Не насильственными мерами можно принудить мавров сложить оружие, а кротостью и убеждением. Я предложил бы Вашему Величеству ехать самим, чтобы заключить этот мир, но прикажите сперва дон Августину прекратить военные действия.

Король велел герцогу распорядиться.

– Я желаю повергнуть на рассмотрение Вашего Величества еще одно предложение для пользы государства.

– Говори, Аллиага! – сказал король.

– Есть люди, которых вы прежде удостаивали вашим доверием, но которые, к сожалению, вовсе не заслуживают его: это иезуиты Жером и Эскобар. Жером уже клеветал Вашему Величеству на герцога Лерму.

– И, быть может, будет клеветать на других! – вскричал с живостью Уседа, вспомнив о страшном доносе.

– Я позволю себе напомнить Вашему Величеству рапорт об ордене иезуитов, не очень давно составленный герцогом Уседой, который утверждает, что изгнание их необходимо.

– Так ты думаешь Аллиага, что мысль изгнать иезуитов – счастливая мысль? – спросил король.

– Прекрасная, Ваше Величество, только не надо их угнетать и оставить их имущество неприкосновенным.

– Я бы конфисковал имение, – заметил Уседа.

– Зачем это? – возразил Аллиага. – Мы их изгоняем не за преступление, а за вредное учение, которое до имущества вовсе не касается!

Уседа поспешил согласиться с мнением королевского духовника и обещал на другой день отправить повеление.

Король прочитал несколько писем, что с ним редко случалось, и, между прочим, одно письмо вдруг привлекло его внимание. Он прочитал его, с трудом переводя дыхание, лицо его побледнело, руки задрожали.