Маурицхейс Гаага - [8]
Члены гильдии показаны не фризообразно, что было типичным для подобных портретов, где заказчики ради того, чтобы каждый был виден наилучшим образом, располагались в ряд: хирурги образуют живописную группу. Одни из них внимательно слушают объяснение доктора, другие устремили взгляд на связку мышц, которую он подхватил пинцетом, третьи взирают на зрителя: Рембрандт внес такой «диссонанс» в картину, чтобы установить контакт между смотрящими на нее и изображенными. Несмотря на сдержанную цветовую гамму, темные, приглушенные тона и присутствие трупа, работа оставляет ощущение живого и динамичного действа благодаря разнообразию поз, жестов и эмоций собравшихся в анатомическом театре врачей.
Сюжет этой картины восходит к ветхозаветной Книге пророка Даниила в греческом переводе, в которой рассказывается, как во время купания благочестивую замужнюю даму увидели двое иудейских старейшин и, грозясь обвинить в прелюбодеянии, тщетно старались добиться ее любви. Художники часто обращались к данному мотиву, чтобы передать очарование обнаженной женщины, но у Рембрандта был свой взгляд на физическую привлекательность. «Для Рембрандта тело священно, — отмечал бельгийский писатель Эмиль Верхарн. — Он никогда не приукрашивает его… тело — это материал, из которого создано человечество, печальное и прекрасное, жалкое и великолепное, нежное и сильное. Даже самые некрасивые тела он любит так же, как любит жизнь, и возвышает их всем, что во власти его искусства».
Изображенная живописцем Сусанна далека от канонов классической красоты, взгляд ее робок, к тому же она испугана шорохом листвы, в которой прячутся похотливые старейшины, еще не видимые героиней. Но, несмотря ни на что, сжавшаяся от страха молодая купальщица прекрасна, с такой любовью Рембрандт выписал ее цветущее тело, озарил его золотистым светом и окутал сиянием тончайших полутонов. Затаившаяся опасность отступает перед той обезоруживающей красотой, что сумел увидеть в обычной женщине великий мастер.
В одной из своих ранних работ Рембрандт обратился к древнегреческому мифу об Андромеде — прекрасной девушке, дочери царя, прикованной к скале и предназначенной в жертву чудовищу, но спасенной Персеем. Как это часто бывало у Рембрандта, его героиня не отличается красотой, и тем убедительнее ее образ: художник не иллюстрировал миф, а словно создавал его заново. Несчастная тревожно вглядывается вдаль, туда, откуда вот-вот придет опасность, и ее внутреннему состоянию вторит предгрозовой пейзаж. На фоне сгущающейся тьмы выделяется белое, мраморное девичье тело с полупрозрачной кожей. Мастер, изобразив одну Андромеду, противопоставил человека стихии, дав понять, насколько для него привлекательнее слабое, но одухотворенное существо.
На представленной картине, созданной Рембрандтом, скорее всего, совместно с кем-то из его учеников, изображен момент из жизни первого израильского царя Саула. Ослушавшись Бога и став неугодным Ему, правитель начал впадать в уныние, тогда по совету слуг он повелел найти человека, который услаждал бы его игрой на гуслях. Так при дворе появился юный Давид, ставший царским оруженосцем. «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (Первая книга Царств, 16:23).
Герой задумчиво и отрешенно перебирает искусными пальцами струны небольшой арфы (с ней обычно изображают Давида в западноевропейском искусстве). Пышным восточным одеждам царя, одним из тех, в которые любил облачать персонажей своих работ Рембрандт, имевший целую коллекцию экзотических нарядов, противопоставлено сдержанное одеяние молодого человека. Растроганный звуками музыки и утирающий слезы, Саул сидит на возвышении, в то время как Давид скромно примостился внизу. Согласно библейскому тексту, он по указанию Бога уже помазан пророком Самуилом на царство, причем втайне от Саула, и, еще никак не выдавая своей богоизбранности, имеет над Саулом власть при помощи своего искусства. Рембрандт был мастером передавать психологические состояния персонажей, погружая тех в атмосферу волшебства. Фигуры выступают из теплой, словно горящей изнутри полутьмы фона, и краски, которыми они написаны, сияют, подобно драгоценным камням. Картину можно рассматривать как аллегорию искусства, покоряющего души.
Испытывавший искренний интерес к жизни, Рембрандт был любопытен к различным ее проявлениям, в том числе и экзотическим. Он коллекционировал разные диковинные для европейцев вещи, например восточные одеяния, наряжал в них персонажей своих картин или собирал индийские миниатюры, делая с них копии.
До XVII века среди образов европейского искусства выходцы с африканского континента встречались редко, только если в сцене Поклонения волхвов, где таковым представляли одного из царей, пришедших к Младенцу Христу, или в картинах с изображением святого Маврикия. Да и в искусстве Нового времени, если возникают темнокожие персонажи, то в общих композициях, среди других фигур. Рембрандт же, явно написавший мавров с натуры, представил на полотне только их, отметив все характерные особенности лиц. Он наделил запечатленных людей разными характерами: один, стоя прямо и демонстрируя своим видом горделивость и решительность, смотрит вдаль и с горящим взглядом говорит о чем-то, второй, задумчиво положив голову на плечо товарищу, ушел в свои мысли. Картина, сохраняющая черты наброска, являет всю глубину психологизма, на которую был способен Рембрандт.
