Матвей Петрович Бронштейн - [74]

Объяснив относительность понятия одновременности, он замечает: «Этот результат может показаться странным тому, кто относится к понятиям времени и пространства метафизически, как к понятиям, предшествующим всякому опыту, т. е. как к очкам, сквозь которые мы обязаны смотреть на природу независимо от того, какими свойствами она в действительности обладает. На самом же деле мы не имеем права отрывать понятия пространства и времени от материальных тел, наполняющих природу; поэтому законы пространства и времени и даже самая возможность применять понятия пространства и времени являются лишь частью общей системы законов поведения материальных тел; эти законы никогда не могут быть угаданы заранее (т. е. до опытов и научных исследований), а потому, какими бы они ни казались нам удивительными (в силу привычек и предрассудков, сформировавшихся под влиянием повседневного опыта, область которого неизмеримо более узка, чем область научного опыта вообще), мы обязаны их принимать и в соответствии с ними переделывать наши мыслительные привычки».

Указав, что сходство между механикой электрона и законами распространения волн довольно поверхностно, Бронштейн разъясняет: «В связи с этим становится совершенно очевидным, что вопрос, часто разбираемый в популярных книжках, «есть ли электрон частица или волна», можно ставить только по недоразумению. Ведь волна есть процесс, а электрон есть вещь; отсюда ясно, что электрон не может быть волной; с другой стороны, утверждение о том, что электрон есть элементарная частица, имеет только тот смысл, что ни при каких условиях и никогда нельзя наблюдать дробную долю электрона, и в этой форме такое утверждение безусловно правильно. Поэтому ответом на пресловутый вопрос будет то, что "электрон есть частица, подчиняющаяся волновой механике"».

Обсуждая элементарность протона и нейтрона в связи с бета-распадом, он приходит к выводу: «В природе имеют место соотношения, выходящие за пределы наших наглядных представлений о том, каким образом целое может состоять из частей». Этот вывод получил еще более сильное подтверждение в наше время, когда физическим фактом стала кварковая структура адронов.

6.3. Наука и литература

В 1935 г. вышли последние научно-популярные работы М. П. Бронштейна. Однако это не значит, что его литературный дар иссяк. Просто он нашел другой выход — выход в большую литературу. Книги Бронштейна, написанные в последние два года его жизни, предназначались прежде всего детям, но, как известно, « настоящность» литературы не зависит от возраста предполагаемых читателей.

В 20—30-е годы наука вызывала большой интерес у литературы. Герой Платонова откармливал электроны, булгаковский Воланд успешно применял пятимерную теорию. Расцвела научная фантастика. Даже роман Л. Никулина, действие которого разворачивалось (согласно аннотации) «в годы реакции 1907—1911 гг.», получил название «Время, пространство, движение», более подходящее для книги о теории относительности. Во всем этом отражалось заметно повысившееся общественное положение науки и техники (о чем уже не раз говорилось по другим поводам).

О строительстве нового общества, о роли знаний в этом процессе и о задачах литературы много думал тогдашний писатель № 1 — Горький. Он, получивший образование самоучкой или — точнее — книгоучкой, считал взаимодействие ученых и писателей особенно плодотворным в литературе для детей. «Вопрос о темах детских книг — это, разумеется, вопрос о линии социального воспитания детей»,— так начинается статья Горького 1933 г. «О темах». В центре статьи — создание новой детской книги, посвященной «художественной популяризации научных знаний». По мнению Горького, «не должно быть резкого различия между художественной и научно-популярной книгой», и это возможно «только при непосредственном участии подлинных работников науки и литераторов высокой словесной техники». Авторами такой книги могут и должны быть лучшие научные работники, а не безличные посредники-компиляторы...». Кончается статья призывом тщательно рассмотреть намеченную схему работы, «для чего следует немедля организовать группу молодых ученых и литераторов».

В 1933 г. в Физико-техническом институте состоялось несколько встреч между ленинградскими писателями и учеными. В отчетах об этих встречах в газете «Литературный Ленинград» упоминаются М. М. Зощенко, В. А. Каверин, Б. А. Лавренев, Л. М. Леонов, С. Я. Маршак, Ю. Н. Тынянов, К. И. Чуковский; науку представляли физики Я. Г. Дорфман, А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенов, Я. И. Френкель, математики Б. Н. Делоне, М. Л. Франк. Младшему поколению в этих отчетах уделено лишь «и др.»; вероятно, среди этих «др.» был и М. П. Бронштейн. На встречах обсуждалось сходство и различие двух типов творчества — научного и художественного, обсуждалось, как надо писать о достижениях науки, как «вводить» ученых в повести и романы — в жизнь тогда наука вторгалась (посредством техники) и без помощи литературы. Обсуждалась также идея совместного альманаха (реализованная много лет спустя в известных ныне сборниках «Пути в Незнаемое»). Одним из следствий таких встреч стала публикация повести Я. Г. Дорфмана «Магнит науки» в литературном альманахе «Год шестнадцатый», в редколлегию которого входил Горький.