Матросская тишина (Моя большая земля) - [7]
Людмила раскланивается и уходит – не забывая в коридоре постучать в дверь.
Давид. Психическая! (Вытащил градусник.) Тридцать семь и семь.
Таня. Ого! Ну-ка, ложись немедленно!
Давид. Ложусь. А ты не уходи. (Скинув тапочки, ложится поверх одеяла.)
Тишина. Тикает будильник. Далеко гудит поезд.
Таня (тихо). Поезд гудит… Вот и лето скоро! Кажется, уж на что большой город Москва, а поезда, совсем как в Тульчине, гудят рядом… Помнишь?
Давид (с неожиданной злостью). Нет. Не помню. И не хочу помнить. И я тебе уже говорил – для меня все началось два года назад, на площади – у Киевского вокзала! Вот – слез с поезда, вышел на площадь у Киевского вокзала, спросил у милиционера, как проехать в Трифоновский студенческий городок – и с этого дня себя помню… Хана злится, что я к ним в гости не прихожу, а я не могу!
Таня. Почему?
Давид. Не могу! Местечковые радости! Хана, Ханина мама, Ханин папа. Детям дадут по рюмке вишневки, а потом начнут поить чаем с домашними коржиками… Смертельная тоска, не могу!
Таня. И ты ни разу не был у них?
Давид. Ни разу. (Усмехнулся.) Смешно! Сколько лет я мечтал побывать на улице Матросская тишина…
Таня. Поправишься – поедем.
Давид. Нет. Зачем? Это ведь самая обыкновенная улица. Я когда-то придумал, что это кладбище кораблей, где стоят шхуны и парусники, а в маленьких домиках на берегу живут старые моряки… А там, на самом деле, живут Ханины родственники! Нет, не надо ездить на Матросскую тишину!
Молчание. Гудит поезд.
Таня. А зимою поездов почти не слышно, ты заметил? И осенью, когда дожди… А летом и особенно весною, по вечерам, они так гудят… Почему это?
Давид. Не знаю.
Таня. А хочется уехать, верно?
Давид. Куда?
Таня. Куда-нибудь. Просто – сесть в поезд и уехать. Чтобы – чай в стаканах с большими серебряными подстаканниками и сухарями в пакетиках… А на остановке – яблоки, помидоры, огурцы… И бежать по платформе в тапочках на босу ногу… А утро раннее-раннее, и холодно чуть-чуть… Будет так?
Давид. Будет. Непременно.
Таня. Я стала очень жадная, Додька! Хочу, чтобы все исполнилось. Все, что придумала. Самая малая малость. Ничего не желаю уступать. Вот кончим, и тогда…
Быстро входит сосед Давида – Слава Лебедев. Он коренастый, косолапый, у него открытое мальчишеское лицо и большие, солидные роговые очки.
Лебедев. Добрый вечер.
Таня. Добрый вечер, Славочка.
Лебедев. Тебе письмо, Давид. (Через стол перебросил Давиду письмо. Сел на свою кровать, закрыл руками лицо.)
Таня. Что с вами?
Лебедев. Голова болит.
Таня. И вы захворали?! Честное слово, прямо не общежитие, а лазарет!
Давид. Слава, а что в газетах?
Лебедев. Все то же. Продолжаются бои на подступах к Мадриду.
Давид вскрыл конверт, быстро пробежал глазами письмо.
Таня. Откуда?
Давид. Из Тульчина. Целый месяц шло. (Встал, со злостью разорвал письмо, бросил в пепельницу.)
Таня. Что такое?
Давид. А какого черта он денег не шлет?!
Таня. Кто?
Давид, не отвечая, грустно примостился на подоконнике.
Таня. В общем, я ухожу… Через час вернусь. Хотите, Славочка, я пирамидона вам принесу?
Лебедев. Спасибо, у меня есть. Большое спасибо.
Таня (наклонилась к Лебедеву). Славочка, вы очень хороший человек! Правда, правда! И вот что – можно, я вам буду говорить «ты»? (Засмеялась.) Мальчики, сидите и ждите – я скоро вернусь, и мы что-нибудь вместе придумаем! (Снова засмеялась, перекружилась на каблуках и исчезла.)
Долгое молчание.
Лебедев. Никто не спрашивал меня?
Давид. Нет, никто.
Лебедев. Голова смертельно болит… А Таня откуда знает? Ты ей сказал?
Давид. Да.
Лебедев. Ну, правильно. Я ведь и не скрываю… Черт, голова как болит! Весь день прошатался но городу! Все думал!
Давид. О чем?
Лебедев. Об отце. Ты пойми, ведь я не просто любил его. Я им всегда гордился. И всегда помнил о нем. Даже на зачете, когда Чайковского играл, – помнил о нем. О том, что это он научил меня говорить, читать, запускать змея, переплывать Волгу…
Давид (вспыхнув). Перестань!
Лебедев. Что ты?
Давид (помолчав). Ничего. Извини.
Лебедев. А теперь мне говорят – он враг… Должен я в это верить или не должен?
Давид. Должен.
Лебедев. Почему?
Давид. Потому, что ты комсомолец…
Лебедев (резко). А я не комсомолец!
Давид (опешил). Что-о?
Лебедев. Меня исключили сегодня. И со стипендии сняли. Вот, брат, какие дела!
Давид (недоверчиво). Врешь! (Поглядел на Лебедева, сжал кулаки.) Ну, это уж слишком! Это ерунда, Славка!
Лебедев (взорвался). Да? А что не слишком? На каких весах это меряют, что слишком, а что не слишком?! (Поморщился.) Черт, как болит голова! А в общем, Додька, тяжело! Очень тяжело. Из консерватории придется, конечно, уйти.
Давид. Ты шутишь?
Лебедев (усмехнулся). Разве похоже? Нет, не шучу. У меня в Кинешме мать, сестренка маленькая – мне помогать им теперь надо… Уйду в какое-нибудь кино…
Давид. В какое кино?
Лебедев. Ну, в оркестр, который перед сеансами играет… Что я «Кукарачу», что ли, сыграть не смогу?!
В дверь стучат.
Давид. Кто там?
Входит, прихрамывая, высокий русоголовый человек в гимнастерке и сапогах. Это секретарь партийного бюро консерватории – Иван Кузьмин Чернышев. Ему сорок лет, не больше, но и Давиду и Славе Лебедеву он, разумеется, кажется стариком. У него широкое рябое лицо, добрые близорукие глаза. В руке у Чернышева полевая сумка, чем-то туго набитая, повидавшая виды.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот сборник – четвертая книжка стихов и поэм Александра Галича, вышедшая в издательстве «Посев». Сборник объединил все, издававшееся ранее, а также новые стихи, написанные Галичем незадолго до смерти. Тонкая книжка – итог, смысл, суть всей жизни поэта. «И вот она, эта книжка, – не в будущем, в этом веке!» Но какая это емкая книжка! В ней спрессована вся судьба нашего «поколения обреченных», наши боль и гнев, надежда и отчаянье, злая ирония и торжествующий смех, наша радость духовного раскрепощения.Настоящего поэта не надо растолковывать, его надо слушать.
Незавершенный роман «Блошиный рынок», который сам Галич называл «плутовским романом», был написан в эмиграции, в 1976 — 1977 годах. Первая часть опубликована в журнале «Время и мы» (№№ 24-25. 1977-1978 гг.).Судьба второй части неизвестна.В образе главного героя Семена Яновича Таратуты — одесского интеллигента — нетрудно заметить черты самого автора, а в его высказываниях — авторские мысли, поэтому справедливее будет сказать, что этот герой выведен с самоиронией.Один из эпизодов перекликается с тем, что произошло в жизни Галича: перед отъездом он должен был выплатить внушительную сумму за свою кооперативную квартиру в писательском доме, но когда власти вызвали его «на ковер» 17 июня 1974 года и предъявили ультиматум «эмиграция — лагерь», то сами же и внесли за него требуемую сумму, только чтобы Галич поскорее убрался из страны. .
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.
В третий номер журнала «Глагол» вошли публицистические выступления известного советского поэта, прозаика и драматурга Александра Галича. Основу составили его выступления по радиостанции «Свобода» в 1974—1977-х годах. В издание включены также интервью с писателем, подписанные им открытые письма, стихи, написанные автором в разные годы.
Четвёртый выпуск серии сборников стихотворений, исполнявшихся русскими бардами в виде песен.