Матросская тишина. Бомба Геринга - [27]

— Я с вами согласен… — глухо произнес Костя. — Отца нужно лечить… И только так, как сказали вы. Я уже слышал о такой принудительной лечебнице.

Затрещал телефон. Калерия сняла трубку и, бросив в нее: «Позвоните, пожалуйста, через десять минут», снова положила трубку на рычажки аппарата.

— Так что давай, Костя, договоримся: все эти материалы на твоего отца я соберу у соседей сама. Ты и мать здесь будете ни при чем, а при первом же буйстве отца ты срочно позвонишь мне. — Калерия протянула Косте руку и посмотрела на часы. — Ты извини, на двенадцать ноль-ноль я назначила встречу одному родителю, он уже дважды заглядывал в дверь. Молодец, что пришел. При всех случаях дай о себе знать.

Пятясь к двери, Костя что-то нечленораздельно лепетал, выражая благодарность, и обещал, что он все сделает так, как сказала ему Калерия Александровна.

Как только за ним закрылась дверь, в кабинет, пригнувшись, втянув голову в плечи и опасливо озираясь, вошел небольшого росточка мужчина средних лет, уже изрядно облысевший и с носом, который походил на недозрелую сливу — до того он был пронизан голубовато-розовой склеротической сеткой, что при первом же взгляде на этого человека с трясущимися руками можно сказать: алкоголик. Видавший виды, изрядно помятый хлопчатобумажный серый пиджак мешковато висел на его узких плечах. Уголки воротничка застиранной рубашки из-под пиджачка торчали как обрезки засохших арбузных корок. Давно не глаженные дешевые брюки неопределенного цвета на коленях пузырились. Весь этот жалкий наряд завершали растоптанные ботинки, какие часто можно видеть на свалках московских дворов.

— Ну, проходите же, — подбодрила Калерия вошедшего, который, закрыв за собой дверь, нерешительно переступал с ноги на ногу у порога. — Садитесь! Вы товарищ Перешвынов? Вам я назначила на двенадцать?

— Мне, — робко ответил Перешвынов и, присев на стул, с опаской несколько раз посмотрел на дверь, словно за ней ему что-то угрожало.

— Я сначала вас и не узнала. Изменились вы за три года.

— Что ж поделаешь, — словно оправдываясь в чем-то, проговорил Перешвынов. — Жизнь такая. Все на нервах, все в суете да в заботах.

— Слушаю вас.

— Я насчет сына, товарищ инспектор. Совсем задурил.

— Сколько ему?

— Да уже шестнадцать.

— Учится, работает?

— Учился в ПТУ, сейчас бросил.

— Почему?

— Говорит: не нравится специальность маляра. Не хочу, говорит, всю жизнь ходить мазуриком. Где-то вычитал у Максима Горького, что если труд — удовольствие, то жизнь хороша, а если труд — обязанность, то жизнь — рабство. Наизусть выучил эти слова Максима Горького. Грамотный…

Калерия улыбнулась.

— Да, есть такие слова у Горького. Их говорит Сатин в пьесе «На дне». Почитайте эту пьесу и растолкуйте сыну, как нужно понимать слова Сатина Службу в армии тоже не назовешь удовольствием, а ведь все служат, служат по долгу перед Родиной. — Силясь что-то вспомнить, Калерия потерла ребром ладони лоб. — Я забыла, как зовут вашего сына.

— Анатолий.

— Ну, что он?..

— Опять, товарищ инспектор, — почти шепотом, хрипловато проговорил Перешвынов и снова покосился на дверь, словно боясь, что кто-то в коридоре его может подслушать.

— Что «опять»? Выкладывайте.

— Вчера попросил трешку — я не дал, знаю, что просит на бормотуху, так он, стервец, меня так извалтузил, что у меня до сих пор бока болят. И вы знаете, товарищ инспектор, по лицу, паразит, не бьет, знает, что будет синяк или ссадина. А это — уже улика. Все норовит по ребрам да под дых… — Перешвынов указательным пальцем ткнул себя в грудь, выше живота, — под ложечку. В секции бокса научился. Это у них называется бросить в нокдаун, а то и в нокаут.

— Так и не дали ему три рубля?

— Нет, не дал!.. И не дам!.. — Перешвынов ершисто ощетинился и покачал головой. — Сам валяюсь на полу, а кричу свое: «Хоть убей, гад, насмерть, а копейки не дам!.. Хватит алкогольничать, пора за учебу браться!..» Видит, что от меня толку никакого, тогда за мать принялся.

— И та дала?

Перешвынов горестно вздохнул, развел руками и, втянув голову в плечи, зыркнул глазами на дверь.

— А что она сделает?.. Ее, правда, пока не бьет, а раза два тоже за горло хватал. А в этот раз, вчера, пригрозил: если не даст трешку — напьется уксусной эссенции и подохнет у нее на глазах как собака. Так и заявил: «Напьюсь и подохну!.. Тогда вас привлекут… Да еще поплачете». Та отдала последние. А средь ночи еле ноги приволок. Да еще не один, а с дружком. И тоже, по всему видно, алкаш порядочный. Так и зырит, где что плохо лежит. А сегодня проснулись, взяли из книжного шкафа четыре тома Некрасова и смылись. Я даже не заметил, когда он лазил в шкаф. Эти книги мне подарил в день рождения друг, вместе служили в армии. Я очень люблю читать стихотворения Некрасова. Берег их от него как от огня, держал в шкапу под замком… Не знаем, что теперь делать с ним!..

Калерия впервые столкнулась с Перешвыновым года четыре назад, когда он запивал «по-темному», пил вместе с женой, продавщицей овощного магазина, и допивались иногда до того, что сын-пятиклассник целыми неделями не ходил в школу, о чем в комнату по делам несовершеннолетних сообщала классная руководительница. Приходилось принимать срочные меры, вызывать родителей мальчика и вести с ними нелегкие беседы, во время которых Перешвыновы чуть ли не клялись, что сын не ходит в школу из-за простуды, а вовсе не из-за того, что у них больше недели гостили приехавшие с Дальнего Востока родственники, по случаю чего пришлось их и «встретить» и по-родственному «проводить».