Матрос Железняков - [16]

Война! Ужас, кошмар. Судьба пишет историю народов кровью. Идет безумная, достигшая крайней разнузданности оргия. Люди гибнут за металл и от металла.

Цари людей, сильные мира сего, упившись властью, тешатся новой игрой, мировой бойней, идущей уже третий год.

Смейтесь! Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, а вы смеетесь в последний раз. Уже тянется наводящая на вас смертельный ужас кроваво-красная рука революции…»

В Сухуме «Принцесса Христиана» приняла военный груз и под охраной двух миноносцев направилась наконец к берегам Анатолии. Вот и долгожданный рейд Трапезунда. «Принцесса Христиана» бросила якорь.

«Скоро, скоро я буду у своей цели», — упрямо думал о своем Железняков. Он надеялся ближайшей же ночью добраться к берегу вплавь. Но… судно быстро освободилось от груза и солдат, снялось с якоря и легло на новый курс.

Измученная команда не спала днями и ночами. Вахта казалась беспрерывной.

10 сентября вечером в маленькой скалистой бухточке погрузили воинскую часть с пушками и взяли курс на Ризе. Перед выходом снесли на носилках в прибрежный полевой лазарет Васю Меченого. Неугомонный весельчак едва дышал. Длительное плавание в тяжелых условиях подорвало его и без того плохое здоровье. Не смог достоять свою вахту и кочегар Берадзе, рослый, плечистый грузин. Его вынесли на верхнюю палубу в обморочном состоянии.

Появился боцман Коновалов и громко скомандовал:

— Живо на подъем шлюпок! Матросы запротестовали.

— Подъем шлюпок не наше дело. Для этого есть верхняя команда, объяснил Непомнящий. Измученный непосильными ходовыми вахтами, он сильно осунулся и, казалось, постарел еще больше.

— Да, шлюпки поднимать — это дело боцманской команды! — решительно заявил Железняков.

— Забастовку объявляете? На военном транспорте? Захотели петлю на шею? — закричал боцман.

— Не пугай, мы не из трусливых, — зло отпарировал Железняков.

На шум прибежал Митрофанов.

— Что за сборище? Что случилось? Коновалов вытянулся по-военному.

— Разрешите доложить, господин старшой. Они отказываются идти поднимать шлюпки!

— Кто это «они»? — спросил Митрофанов. — Кто?

— Мы все едва стоим на ногах, — начал было объяснять Железняков, но помощник капитана грубо его прервал:

— Замолчать! Немедленно марш к шлюпкам! А этот все еще валяется? брезгливо посмотрел Митрофанов на лежащего кочегара Берадзе.

Коновалов угодливо поддакнул:

— Вот до чего доводит водка…

Внезапно раздался глухой кулачный удар, и Коновалов рухнул на палубу рядом с кочегаром Берадзе.

— Запомнишь свои шлюпки, гад! — задыхаясь от гнева, сказал Железняков.

Митрофанов быстро скрылся в люке. Вдогонку ему раздались угрозы:

— Дойдет и до тебя черед! До всех вас дойдет!

— Что здесь произошло? — спросил только что подошедший Старчук.

— Ничего особенного, — уже приходя в себя, ответил Железняков. — Знаю, опять будешь ругать меня. Все расскажу потом, потом… А сейчас присмотри за Берадзе. Я пойду в кочегарку, надо помочь его напарнику. Иначе и тот свалится с ног.

В то время как Железняков мысленно уже готовил себя к побегу с парохода, между Каспарским и Митрофановым шел возбужденный спор.

Митрофанов расценивал избиение Коновалова Викторским и отказ кочегаров выполнить приказ о подъеме шлюпок как организованный бунт. Но такое толкование всего происшедшего не устраивало Каспарского.

— Хорошо. Я согласен с вами, Александр Янович. О случае на баке пока умолчим. Не будем также говорить и об агитации Викторского среди солдат. Но нельзя же ему прощать избиение Коновалова. Матросы скоро станут и с нами так расправляться, — горячился Митрофанов.

— Ладно. Сообщим властям о драке. Надо припугнуть Викторского, сдался Каспарский.

— Я думаю, что надо бы заодно и Старчука проверить, — продолжал Митрофанов.

— Старчука? — удивился Каспарский.

— Коновалов говорит, что это он подбивает Викторского на все его выступления против наших порядков, — сказал Митрофанов…

Вскоре после прихода «Принцессы Христианы» в порт Ризе Железнякова и Старчука ввели под сырые каменные своды старинной восточной тюрьмы.

Где-то прогремели железные засовы, и тюрьма погрузилась в мрачную тишину…

Убедившись, что все спят и никто не наблюдает за ним, Анатолий каждый вечер доставал из-под полы свою тетрадь, бесшумно приближался к мигавшему тусклому светильнику, сделанному из жестяной банки, и вел свои записи.

«12 сентября.

Сижу в арестном доме, т. е. хочу сказать, в окружной тюрьме г. Ризе. Сидят много флотских, четыре турка за убийство своего старосты, я и Старчук.

Удивительно для других народов и характерно для России: может отсутствовать провиант, фураж и предметы первой необходимости, отсутствуют школы, приюты и т. п., но зато повсюду, где ступила нога российского администратора, мгновенно выросли полицейские, жандармские управления, тюрьма, арестные и прочие злокачественные учреждения.

В Трапезунде, Платанах и здесь, в Ризе, всюду поражает изобилие полицейских и жандармов.

Взятка — законный грабеж процветает и дает обильную жатву нашим хранителям и блюстителям закона-беспорядка, закона-поработителя…

13 сентября. Арестный дом.

Всю ночь шел дождь. В камере открылись течи, и полно на полу воды. Стекол нет. Весь вечер Старчук рассказывал о своей жизни, о действительной службе, о женитьбе…