Матрос Специального Назначения - [22]

Ночью нас разбудил крик вахтенного:

— Группа капитан-лейтенанта Поповских — подъём! Подъём! всем строится на центральной палубе.

— Что случилось? до подъёма еще три часа? — начал расспросы Федос, натягивая на ноги ботинки одновременно с носками.

— Ваш пришёл, на центральной ждёт, „синий“ — капец! шевелитесь, — полушепотом пробормотал вахтенный.

На центральной палубе, широко расставив ноги, облачённый в „адидасовский“ спортивный костюм, стоял наш капитан-лейтенант и безжизненным взглядом смотрел мимо бегом становящихся в строй матросов.

Через пару секунд группа построилась и старшина второй статьи Федосов скомандовал:

— Группа! Равняйсь! Смирно! равнение на середину! — приложив руку к пилотке, двинулся на доклад к командиру.

Поповских никак не отреагировал и продолжал смотреть мимо строя и докладывающего Федосова. Потом склонил набок голову, словно гриф, и прошипел на старшину, нелепо застывшего перед ним:

— Где мичман Марков?

— Ни могу знать! — гаркнул Федос.

„Чего он орёт?“ — подумалось мне. Потом я понял, что криком мой напарник тщательно маскирует свой страх перед капитаном.

— Группа! за мной, бегом марш, — так же чуть слышно просипел Поповских и, развернувшись, чуть покачиваясь, выбежал на улицу.

Бегали мы за ним до подъёма и во время утренней зарядки, то есть несколько часов. Наверно Поповских таким образом изгонял из себя хмель, а одному бежать было скучно. Вот и поднял он нас за три часа до подъёма. Сперва бежали, спотыкаясь и путаясь в ногах, потом приноровились, вошли в темп командира, поймали ритм. Вскоре мое сознание отключилось. Мне казалось, что так было всегда. Не было гражданской жизни, школы, танцевальной группы, учебки… Не было никогда ничего, кроме бега и сереющего неба. Казалось, что спина в светло-синей робе, бегущего впереди меня матроса, существовала всегда. Усталости и одышки вообще не чувствовалось. Группа дышала как единый организм. Очнулись мы все уже возле своего расположения. Вот тут и заныли ноги, и все стали тяжело дышать. Совершенно трезвый командир махнул нам рукой, отпуская на утренние мероприятия.

— Всё, ноги отваливаются, носки до завтрака не высохнут, — пробормотал Федос и, стянув с себя через голову куртку вместе с тельником, поплелся в гальюн.

Процесс умывания матросов живущих в береговых казармах вещь весьма занимательная. Вот идёт „киевлянин“ в одних трусах, полотенце через шею, в руках — кусок мыла „земляничного“, бритвенный станок и помазок, в зубах — зубная щетка с выдавленной на нее зубной пастой. Еще в учебке я задавался вопросом, почему именно надо выдавливать зубную пасту на щетку в кубрике и нельзя это сделать в умывальнике гальюна. Понимание пришло довольно быстро, после „утерянного“ в суматохе утренних процедур тюбика, и многочисленных просьб „выдавить чуток, а то свою в тумбочке оставил“.

До службы, к примеру, мало кто брился. А теперь нелепый пух приходиться тщательно сбривать и он, в конце концов, превращается в белесую щетину. Раньше заголиться в общественном умывальнике, стащив с себя все, вплоть до трусов, и обливаться водой — было немыслимо. А теперь — без проблем стоим, толкаемся голыми задницами, опасливо зыркая по сторонам, стараясь не нарваться на старший призыв. До завтрака успели вымыться, в быстром темпе простирнуть носки и даже чуть подсушить их, вертя словно лопастями вентилятора. Ноги безумно ныли, и хотелось спать, однако завтрак прошёл на ура. Весь бачок с рассыпчатой гречкой, сдобренной жареным салом, луком и морковкой, чуть ли не вылизали, в чайнике с кофе со сгущенкой не осталось ни капли. Чтобы наполнить фляжку, пришлось сбегать к раздаточному окошку еще раз с чайником и умолять дородную тетку-раздатчицу налить нам еще пару черпаков.

На подъёме флага Поповских стоял уже в форме, аккуратно выбритый и пахнущий одеколоном. О ночном происшествии ничего абсолютно не напоминало. С утра пошло все своим ходом, только Марков, выдававший нам снаряжение из баталерки, был хмур и цедил что-то сквозь зубы. Сегодня на огневой подготовке мы проходили тему иностранное стрелковое оружие, и Поповских, забрав с собой двух матросов, убыл на склад артиллерийского вооружения. Марков на занятия по непонятным причинам не шёл, обязанности заместителя выполнял Саня Федосов. Я помогал ему по мере возможности. Приготовились, распределили по парам ящики с материальной базой и построились на площадке. Мимо строя, не оглядываясь, прошёл Марков и ушёл куда-то в сторону продовольственного склада.

— Слышь, Федос, а кто каплею настучал о том, что наши у Маркуши на „фазенде“ батрачили за карамельки?

— Да никто не стучал. Просто, когда вчера ужинали, помнишь дежурный приходил, расспрашивал „что почём“? ну, он ночью нашему каплею и позвонил, а тот дома „сенегалил“, вот мы и бегали, когда он трезвел. Мне на завтраке вахтенный со штаба на ухо отсигналил.

— Зашибись, а я думаю — что мичманец такой, словно с цепи спущенный, того гляди и гавкнет.

— Не гавкнет, он каплея жутко ссыт, тсс… командир идёт.

От склада шагал Поповских, у которого за плечами крест-накрест висели какие-то иностранные автоматы. Следом за ним матросы за ручки тащили металлическую шкатулку.