Матрона - [7]

На кухне не было стульев, и ей пришлось — с охотой, надо признать, — сесть рядом с ним на скамью.

— Ты тоже выпей! Давай, выпей чарочку! — стал упрашивать он.

Она отказалась.

— Ну где это видано — пить одному! — Цупыл, шутя вроде бы, обнял ее за плечи, притянул к себе и поднес рог с аракой к ее губам. От прикосновения мужской руки в глазах у нее потемнело, и это не укрылось от него. Недолго думая, он поцеловал ее в повлажневшие губы. Лишь несколько месяцев знала она мужскую ласку, а лишена ее была уже столько лет, и все эти годы копилась в ее теле нерастраченная страсть, буйная, ищущая выхода. Словно избавившись от жестких пут, тело ее рванулось к земной радости, удовлетворенный мир смеялся весело и оглушительно — природа! — и душа ее оплакивала супружескую верность, и все смешалось в пьянящем полете — горе и радость, — и обрушился на нее золотой дождь…

И в этот момент открылась дверь и появился Джерджи. Тот самый, что не вставал с постели и даже с костылями не мог доковылять до веранды. Теперь же у него словно крылья выросли — и с постели поднялся, и на веранду вышел, и с крыльца спустился, и через двор прошагал, и все это бесшумно, как привидение.

Единственным звуком был скрип кухонной двери, и Цупыл, надо отдать ему должное, среагировал мгновенно — вскочил и шмыгнул мимо Джерджи во двор. А на Матрону все еще лился золотой дождь, и она не сразу поняла, что случилось. В чувство ее привел яростный крик мужа. Подхватившись со скамьи, она выбежала во двор и увидела потрясающую картину: по улице, придерживая руками расстегнутые штаны, мчался Цупыл. За ним, быстро переставляя костыли и оглашая окрестности отчаянными воплями, гнался Джерджи. Все село от мала до велика высыпало из домов. Все смотрели, пораскрывав рты, но никто не мог понять — куда это бежит Цупыл, ухватившись за свои штаны? И с каких пор Джерджи стал таким резвым? Он ведь и с постели не мог подняться без посторонней помощи. Ни дать, ни взять — чудо! Что-то с неба, наверное, упало, и они бегут, чтобы подобрать это. Посомневавшись чуть, двое мужчин бросились вдогонку. За ними устремилось все село. Вот уже молодежь обогнала Джерджи, а самые прыткие оставили позади и Цупыла; одноногий Егнат, проклиная Создателя, скакал последним. За селом Цупыл свернул с дороги и, продравшись сквозь кусты, устремился вниз к реке. Тут Джерджи остановился и крепко выругался, помянув и мать его, и бабушку.

Молодые еще бежали, а пожилые, начав догадываться о причине погони, окружили Джерджи. Тут уже все поняли, в чем дело, и мальчишки, стоя на дороге, засвистали и заулюлюкали вслед Цупылу:

— Давай, давай! Быстрее! Беги, пока цел!

Стали натравливать собаку:

— Куси его! Ату его, Корос!

Мужчины взяли Джерджи под руки и повели назад, домой. Он вырывался, рыдая от бессильной ярости:

— Пустите меня! Я его на клочья порву! Весь род его сживу со света!

Женщины тихонько переговаривались в предчувствии беды. Некоторые из них, жалея Джерджи, плакали, вытирая слезы краешками платков. Другие торопились предупредить о его возвращении Матрону.

Одноногий Егнат хмелел от радости:

— Вот вам! — хлопал он себя по единственной ноге. — Какая ни есть, а сама ходит! Не допустит позора в моем доме!

Джерджи услышал это и снова рванулся. Теперь уже к нему.

— Собака ты! Тварь одноногая! — от злости он еле ворочал языком.

— Собака тот, от чьей жены кобели со спущенными штанами убегают! — взбесился Егнат.

Мужчины прикрикнули на него, и он умолк.

А Джерджи вспомнил, наконец, о Матроне.

— Где эта шлюха?! — рванулся он к дому. — Где она?

Мужчины держали его, пока одна из женщин не дала понять, что дома ее нет, что ее нигде не могут найти.

Женщин тоже не поймешь: только что проклинали ее на все лады, а теперь всполошились вдруг, что она повесилась, не перенеся позора, и принялись голосить.

— Нечего по ней плакать! — заорал Джерджи. — Плачут по человеку, а она была… сучкой, вот кем она была! Променяла моего сына на харчи! А я, дурак, ей верил, верил! С ее слов соседей проклинал! А теперь до края дошла — бордель в моем доме устроила!

Он кричал, а сам все поглядывал на женщин — о чем они шепчутся? Жива она или нет? Он не хотел ее смерти, и она поняла это, подглядывая из соседского дома, и в душе ее затеплилась надежда. Когда соседка-старуха дала понять женщинам, что Матрона у них, и он догадался, она будто нутром почувствовала, как ему полегчало. Бедняга, он за эти годы привык к ней, как ребенок к матери.

Шапка Цупыла осталась на кухне. Мальчишки нашли ее и стали гонять по улице, пиная ногами. Джерджи остановил их, велел макнуть ее в нечистоты и повесил на кол в своем дворе.

— Кто снимет ее, пусть у того перед его покойниками стоит она, полная дерьма! — предупредил он.

Шапку повесили — позор для Цупыла! — и это хоть немного облегчило душу Джерджи.

…Потом они помирились. Да и что ему оставалось делать, кто бы смотрел за ним, лежащим в постели? К тому же она сказала — ложь во спасение! — что Цупыл изнасиловал ее. Для вида даже в сельсовет пожаловалась, но когда страсти улеглись, забрала свою жалобу обратно.

Но опоганенную шапку Джерджи так и не разрешил снять с кола. Она висела до тех пор, пока Цупыл однажды ночью не выкрал ее.