«Матрица» как философия - [65]
Входя в вымышленный мир или позволяя ему войти в наше воображение, мы не стремимся к «сознательному подавлению неверия». Несмотря на утверждения Кольриджа, мы не можем сознательно заставить себя не верить или поверить во что-то, как не можем заставить себя поверить, что на улице идет снег, если все наши чувства говорят об обратном. Когда нас увлекает вымысел, мы не подавляем своих критических способностей, а скорее развиваем творческие способности. Мы не подавляем неверие— фактически мы создаем убеждение.
Чем лучше мы умеем проникать в вымышленные миры (мне кажется, что этому нужно учиться, что это навык, требующий развития и тренировки), тем сильнее становится наше желание приобрести в этих мирах как можно больше впечатлений. Нам хочется погрузиться в новый мир, подобно тому как Нео погружается в реальный мир, находящийся вне Матрицы. Для этого мы должны сосредоточиться на окружающем мире и использовать творческие способности, чтобы сделать ярче свои впечатления, а не подвергать их сомнению.
Почему же технологически изощренный вымысел, все больше и больше похожий на реальность, вызывает эмоциональный отклик? Некоторые утверждают, что нам необходимо изучить реакцию человека на реальные события, чтобы понять, как он реагирует на художественный вымысел. Однако это, возможно, не самый подходящий способ, так как отсутствие элемента веры в нашей реакции на вымышленные ситуации не мешает нам иметь схожий физический и феноменологический опыт. Если мы чувствуем одно и то же и выдаем практически одинаковую эмоциональную реакцию, возможно, наш опыт может считаться настоящим? Во многих смыслах так оно и есть, однако сейчас мы приблизились к той сфере, где вымышленные миры и реальный мир пересекаются и даже почти сливаются. Подобным образом пересекаются и сливаются миры «Матрицы». После того как Нео побрили и поселили в новое жилище, Морфеус отправляется с ним в полностью белую комнату. К удивлению Нео, он одет так же, как одевался раньше. Морфеус объясняет ему, что это «остаточное самопредставление… физический образ твоего цифрового Я». Старое самопредставление Нео переходит из одного мира в другой. Сайфер не может отказать себе в том, чтобы насладиться вкусом и текстурой бифштекса, хотя «знает», что он не настоящий. Наше знание о том, что реально, а что нет, не обязательно изменяет наше поведение и восприятие. Быть может, нам придется столкнуться с возможностью того, что грань между видимостью и реальностью (в Матрице и в нашей собственной жизни) не такая четкая, какой казалась. Возможно, нам даже придется избавиться от этой грани, чтобы разобраться в нашем взаимодействии с художественным вымыслом.
О ВАЖНОСТИ РАССКАЗА ИСТОРИИ
В «реальности» мы составляем мнение о людях и ситуациях, не владея в каждый момент полной информацией; нам приходится так поступать из практических соображений, ведь если бы мы пытались собрать всю информацию, у нас не осталось бы времени, чтобы жить. Мы заменяем недостающую информацию собственными догадками и предубеждениями. Следовательно, реальность может быть не такой уж «реальной», какой мы привыкли ее считать, так как значительную ее часть мы додумываем сами. То же самое происходит с художественным вымыслом, ведь нам кажется, что его персонажи ведут обычную человеческую жизнь и состоят из плоти и крови, если не было заявлено обратное; кроме того, нам кажется, что их мир должен подчиняться тем же физическим законам, что и наш. Как в случае реальности, так и в случае вымысла у нас есть только план происходящего, и мы используем воображение, чтобы наполнить его подробностями. В случае с вымыслом план обычно бывает очень четким и у нас есть практически вся нужная информация. В реальности же, напротив, информация, которую мы используем, чтобы составить ясное представление о ситуации, обычно бессистемна. В большинстве случаев мы используем случайные подробности, а также собственные предубеждения и пристрастия, чтобы составить свою версию происходящего; мы в основном полагаемся на свои взгляды, сформировавшиеся преимущественно под влиянием нашей культуры. Когда нам приходится создавать и заполнять деталями свои реальности, в каком-то смысле мы создаем собственные истории — наши жизни. Роджер Шенк в своей книге о повествовании и информации пишет:
Нам необходимо рассказать кому-нибудь историю своего опыта, так как процесс формирования истории также создает структуру памяти, в которой суть истории будет храниться до конца наших дней. Повествование — это запоминание… Но рассказ истории — это не повторение, это создание. Акт создания сам по себе является памятным опытом.[152]
Рассказывая историю, мы придаем ей значение и создаем воспоминания. Поэтому с точки зрения создания истории реальность больше похожа на художественный вымысел, чем нам кажется.
Даже если мы сделаем наши собственные истории реальностью (или нашу реальность историей), реакции на художественный вымысел все равно не хватает компонента веры. Если я верю, что перехожу дорогу, заполненную вымышленными или настоящими автомобилями, я сознаю, что моей будет жизни грозить опасность, если я задержусь на дороге слишком долго. Если эта мысль приходит мне в голову, когда я играю в компьютерную игру, физически мне ничего не грозит. Однако понимание того, как повествование размывает границу между реальностью и вымыслом, в определенном смысле избавляет нас от парадокса. То есть проблема различной реакции на вымысел и реальность исчезает, если граница между ними изменчива. Если мы на время забудем о разнице между художественным вымыслом и реальностью и посмотрим на то, как формируется наше понимание их обоих, в частности на то, как мы воспринимаем повествование, мы сможем заняться решением более общей проблемы — той, что не всегда влечет за собой парадокс.
Книга, вместившая в себя мудрость стоицизма. Поможет привнести в жизнь радость, уменьшить уровень тревоги и справиться с негативом, который нас окружает. В современном мире острой конкурентной борьбы мы постоянно соревнуемся с другими и преодолеваем себя в стремлении стать лучшими и прийти к финишу первыми. В этом вечном цейтноте у нас нет времени остановиться и оглядеться, понять, где наши истинные желания, а что навязано нам социумом, разобраться, что нам дарит радость, а от чего мы испытываем грусть.
Выйдя на экраны кинотеатров в пасхальный уикенд 1999 года, «Матрица» уже в первый день проката стала своего рода философской провокацией. Вопросы, затронутые в повествовании о программисте Томасе Андерсоне, когда-то уже были озвучены Платоном, Декартом и Кантом: «Как определить реальность?» «Что такое личность?» и «Как соотносятся судьба и свободная воля?» «Матрица» – это коктейль из различных мотивов: дзен-буддизма, юнгианской психологии, популярной квантовой механики, гонконгских фильмов о боевых искусствах и других «ингредиентов».
В книге рассказывается о жизни и деятельности двух великих английских биологов: основателя эволюционной теории Чарлза Дарвина и крупнейшего борца за дарвинизм Томаса Гексли. Повествование основано на глубоком изучении документальных материалов и разворачивается на широком историческом фоне.APES, ANGEIS, AND VICTORIANSDARWIN, HUXLEY, AND EVOLUTIONWilliam IrvineMeridian BooksThe World Publishing CompanyCleveland and New YorkFifth edition, 1967.Послесловие И. А. РапопортаПримечания Е. Э. КазакевичХудожники Ю.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.