Матиас Шандор. Романы - [56]

Молодой счетовод, по имени Саркани, задержанный одновременно с ними в доме графа Затмара, но совершенно чуждый заговору, вскоре был признан непричастным к делу и после развязки — освобождён.

Накануне казни трое приговорённых, находясь в общей камере, сделали попытку к бегству. Спустившись из окна башни по проводу громоотвода, двое из них — граф Шандор и Иштван Батори — упали в стремнину Фойбы, в то время как Ладислав Затмар был схвачен тюремщиками и не мог последовать за товарищами.

Хотя у беглецов и было очень мало надежды на спасение, поскольку подземная река увлекла их в местность, совсем им незнакомую, всё же им удалось достичь берегов Лемского канала, затем пробраться в город Ровинь, где они и нашли приют в доме рыбака Андреа Феррато.

Этот рыбак — человек мужественный и благородный — уже готов был переправить их по ту сторону Адриатического моря, когда некий испанец по имени Карпена, проведав о том, что они скрываются у Феррато, из личной мести к нему выдал беглецов полиции. Они попытались ускользнуть вторично. Но Иштван Батори был ранен и сразу же попал в руки полицейских. Что же касается Матиаса Шандора, то за ним гнались до самого взморья; тут он пал, сражённый градом пуль, погрузился в воду, и даже трупа его обнаружить не удалось.

Через два дня Иштван Батори и Ладислав Затмар были расстреляны в Пизинской крепости. А рыбака Андреа Феррато за то, что он дал им убежище, приговорили к пожизненной каторге и сослали в Штейн.

Госпожа Батори склонила голову. Сердце её обливалось кровью, но она выслушала рассказ доктора, ни разу не прервав его.

— Вы, сударыня, знали эти подробности? — спросил он.

— Да, доктор, знала. Знала, как и вы, из газет.

— Да, это из газет, — ответил доктор. — Но кое-что, чего не могли сообщить газеты, поскольку следствие велось в строжайшей тайне, я выведал у тюремщика, который проговорился мне. Вот это и вам сейчас и расскажу.

— Говорите, доктор, — насторожилась, госпожа Батори.

— В доме рыбака Феррато граф Матиас Шандор и Иштван Батори были застигнуты потому, что их выдал испанец Карпена. А в Триесте, за три недели перед тем, они были арестованы потому, что на них донесли австрийской полиции.

— Донесли? — воскликнула госпожа Батори.

— Да, сударыня, донесли! И это подтвердилось во время судебного разбирательства. Во-первых, предателям удалось перехватить почтового голубя, который летел с шифрованной запиской на имя графа Шандора; с этой записки негодяями была снята копия. Во-вторых, уже в доме графа Затмара им удалось снять копию сетки, которая давала ключ к шифрованной переписке. Наконец, ознакомившись с содержанием перехваченной записки, они сообщили о ней триестскому губернатору. И, конечно, часть конфискованного имущества графа Шандора послужила наградою за этот донос.

— А известно ли, кто эти негодяи? — спросила госпожа Батори дрожащим от волнения голосом.

— Нет, сударыня, — отвечал доктор. — Но трое осуждённых, вероятно, знали их и могли бы назвать их имена, если бы только им удалось перед смертью ещё раз повидаться с родными!

А ведь действительно, ни госпожа Батори, которая тогда вместе с сыном была в отъезде, ни Борик, сидевший в триестской тюрьме, не могли посетить приговорённых в последние часы их жизни.

— Неужели так и не удастся выяснить имена этих негодяев? — спросила госпожа Батори.

— Сударыня, — отвечал доктор Антекирт, — всякий предатель в конце концов выдаёт и себя. А теперь я скажу вам ещё кое-что в дополнение к своему рассказу.

Вы остались вдовою с восьмилетним сыном почти без средств. Борик, слуга графа Затмара, не захотел вас покинуть после смерти хозяина; но он был беден и не мог вам предложить ничего, кроме своей преданности.

Тогда вы уехали, сударыня, и поселились в Рагузе, в этом скромном жилище. Вы стали работать, работать собственными руками, чтобы удовлетворять как материальные, так и умственные свои потребности. Вы хотели, чтобы ваш сын последовал в науке по стопам отца. Какую ожесточённую борьбу, сколько лишений вы мужественно вынесли! И с каким беспредельным уважением я склоняюсь перед благородной женщиной, которая проявила столько твёрдости, перед матерью, стараниями которой её сын стал человеком!

С этими словами доктор поднялся, и под его обычной сдержанностью почувствовалось волнение.

Госпожа Батори ничего не отвечала. Она не знала, закончил ли доктор свой рассказ, или собирается его продолжить и коснуться тех чисто личных вопросов, ради которых она и хотела с ним встретиться.

— Однако, сударыня, — продолжал доктор, уловив её мысль, — силы человеческие ограничены, и вы, больная, истерзанная невзгодами, пожалуй, не вынесли бы этой борьбы, если бы некий незнакомец, — да что я говорю, — друг профессора Батори не пришёл вам на помощь. Я никогда не заговорил бы об этом, если бы ваш старый слуга не сообщил мне, что вы желаете меня видеть…

— Да, я хотела вас видеть, — ответила госпожа Батори. — Разве мне не за что благодарить доктора Антекирта?

— За что ж благодарить, сударыня? За то, что лет пять-шесть тому назад, в память дружбы, которая связывала доктора Антекирта с графом Шандором и его единомышленниками, доктор послал вам сто тысяч флоринов, чтобы поддержать вас? Разве для него не было великим счастьем, что он имеет возможность предоставить в ваше распоряжение эту сумму? Нет, сударыня! Наоборот, я должен благодарить вас за то, что вы великодушно приняли дар, если только он принёс пользу вдове и сыну Иштвана Батори!