Материя - [31]

Нет, не этому ее учили.

Отец, говоря откровенно, отдал ее в Культуру, чтобы уплатить долг чести. Нет, ее прислали не в качестве заложника, гарантирующего выполнение неких обязательств; не предполагалось также, что ее образование продолжится и она вернется, став идеальной невестой для иностранного принца, брак с которым закрепит союз или победу в далеких краях. Ее пожизненный долг состоял в том, чтобы служить Культуре и тем отплатить за помощь, предоставленную (через человека по имени Ксайд Хирлис) ее отцу и сарлскому народу. Король Хауск без всяких экивоков дал понять дочери, что не рассчитывает больше ее увидеть.

Что ж, в этом он оказался прав.

Когда о сделке заговорили впервые, в Анаплиан боролись противоречивые чувства: гордость, ибо ей отводили столь важную роль, — и горечь, ибо отец теперь отвергал ее окончательно и бесповоротно. Но все ее существо торжествовало, и это чувство преобладало над остальными.

Наконец! Наконец она покинет это идиотское болото, сможет развиваться так, как хочется ей, а не отцу и не обществу, которое боится и унижает женщин. Возможно, взятые на себя обязательства придется выполнять всю жизнь, но это позволяло ей убраться подальше от Восьмого, от сарлов и от тех ограничений, которые она с каждым годом своего девичества чувствовала все сильнее. При ином развитии событий ей пришлось бы жить среди всего этого. Да, у нее будут обязанности, но в далеких экзотических местах, и служить она станет более важному делу. Может, даже такому, которое подразумевает действия, а не простое угождение мужу, рассчитывающему на целый королевский выводок.

Отец счел представителей Культуры изнеженными дураками: когда он предложил взять на службу одного из своих детей, Культуру заинтересовала Анаплиан, а не ее братья. Даже Ксайд Хирлис упал в глазах короля, когда предложил отправить в Культуру маленькую Джан. Между тем, насколько знала Анаплиан, Хирлиса отец ставил выше всех, кроме разве что тила Лоэспа.

Ее отец даже не стал делать вид, будто его расстраивает такой выбор, — пусть себе забирают скандальную, вечно недовольную, никчемную дочь, только бы не одного из драгоценных сыновей. Если, конечно, она хочет уехать. Представители Культуры ясно дали понять, что принуждать ее не станут. Как только они спросили, выбора у девочки, конечно, не осталось: отец расценил сделку как идеальную и стал торопить дочь с отъездом, прежде чем Культура прозреет и передумает. Но Анаплиан в любом случае сделала бы именно такой выбор.

Она притворялась. Она притворялась (перед отцом и двором), что не хочет уезжать в Культуру — точно так же от невесты ждут, что она «не захочет» переезжать к мужу. Анаплиан предполагала, что представители Культуры поймут: это лишь игра ради соблюдения приличий, следование традициям. Так и случилось, и, когда пришло время, она уехала вместе с ними. И ни разу не пожалела об этом.

Случались — и нередко — приступы тоски по дому и братьям. Даже по отцу. Случалось, она много ночей подряд засыпала со слезами на глазах. Но ни разу, ни на одно мгновение не пожалела о сделанном выборе.

Значит, ее долг состоял в том, чтобы остаться здесь. Так сказал и отец. Так считала Культура — даже руководство Особых Обстоятельств, которое рассчитывало на нее: надо было остаться. Никто на Восьмом ее не ждал. А если бы она вернулась, то вряд ли принесла бы пользу.

И все же: что такое долг? Что такое обязательства?

Она должна была вернуться и чувствовала это нутром.

Она помолчала несколько мгновений, потом сделала то, что всегда совершала с неохотой: включила свое невральное кружево и вышла через него в громадный, поразительно живой метамир — вариант мегабанка данных Культуры, приспособленный под нужды Особых Обстоятельств.

Перед ней мгновенно открылась шумная фантасмагория, затопившая все вокруг. Анаплиан в этой ошарашивающей, будто бы остановившейся вспышке времени нырнула в океан сигналов, которые воздействовали на все ее усовершенствованные органы восприятия. Это немыслимое буйство избыточных ощущений сначала приняло форму воображаемой сферы, окружившей ее. Параллельно возникло странное, но вполне убедительное ощущение, будто можно одновременно видеть все части сферы в таком красочном варианте, какого не позволяло даже улучшенное зрение. Непосредственно воспринимаемая поверхность этого громадного охватывающего шара была тоньше паутины, но в то же время она словно бы соединялась с самыми потаенными нервами женщины — эта грандиозная, изощренная имитация заполняла каждую клеточку ее существа. Ее мысль проникала до самой удаленной из мембран, каждая из которых испускала собственные пульсации, воздействующие на органы чувств, точно линза, объединяющая различные глубины в одном поле зрения.

Считалось, что для человека или человекоподобного существа это буйство восприятия есть максимально возможное приближение к тому, что испытывает Разум. Только вежливость не позволяла большинству Разумов указывать, что эта имитация является страшным огрублением, неадекватным эрзацем, бесконечно испорченным, низведенным до самого примитивного уровня вариантом того, что чувствуют они сами в каждый миг своего существования.