Материал Ра. Закон Одного. Книга 5. - [57]

Однако сразу после смерти Дона мне стало ясно, что мои отношения с Джимом, особенно их интимная часть, сексуальная, очень травмировала Дона на каком-то очень глубоком уровне сознания, сознания и его, и моего. Ни разу не было так, чтобы он высказывал обезпокоенность или раздражение, или как-то эмоционально реагировал на нас с Джимом, я никогда не видела ни следа подобного, хотя я очень чувствительный человек, способный воспринимать нюансы. Но он всё же, видимо, ощущал глубоко внутри себя какую-то «потерю» или «предательство», и это привело его в конце концов к полной утере веры в мою верность ему.

Это сомнение, которое так повлияло на него, оказалось трещиной в его вооружении света, поэтому он и умер.

Я много размышляла на эту тему. С одной стороны, если бы я была абсолютно верна ему во всём, особенно в сексуальном смысле, не вступая при этом и с ним в сексуальные взаимоотношения, то он бы никогда во мне не сомневался. Он просто бы жил дальше. Жил вместе со мной. Но у нас бы не было контакта с Ра, не записали бы мы и материал книги «Закон Одного», потому что только наша общая гармония, нас трёх человек, дала этому возможность случиться. Я выступала как канал ченнелинга, но два других мужчины, даже наша компания «Л/Л Ризёрч», выступали в контакте с Ра как цельность. Это ясно из дат: Джим пришёл в «Л/Л Ризёрч» на постоянной основе 23 декабря 1980 года, а наш первый контакт с Ра начался 15 января 1981 года, спустя три недели после прихода Джима. Сам Дональд, с самых первых сеансов с Ра, чувствовал, что эта работа является кульминацией того, что он проделал до этого, начиная ещё с 50-х гг., и что эта работа – дар Дона миру. Логика в таком случае не работает. Человек может строго и однозначно придерживаться взятого на себя обязательства, но всё же ошибаться. Если кто-то может заглянуть дальше, за пределы мистической гибели Дона, и поверить мне, то спустя лет десять или более, можно понять вложенный в ситуацию юмор: как человек, решивший почему-то, что он может контролировать свою судьбу, делая то, что он считаем правильным – может так ошибиться. Человек, разумеется, может пробовать избегать ошибок, либо греха. Моя собственная гордость, что я тоже поддерживала мой мир своими усилиями, закрыла от меня понимание того, что у Дона есть подозрения, которые никогда не выходили наружу. Ему не хватало веры в любое мнение, кроме его собственного, даже при ясном уме, видимо, это и было началом того, что можно назвать умственной болезнью, подточившей его, ввергнувшей его в паранойю. Его смерть – это совершенство трагедии. Дон всегда хотел только одного: моего присутствия рядом с ним. Он не просил большего, только быть рядом, вместе работать. По этому поводу он мог даже ворчать, когда его работа позволяла ему работать в нашем проекте дома. Я подготовила все книги, что мы вместе написали, к печати, пока он летал. Когда он бывал дома, моя работа заключалась в том, чтобы быть в той же комнате, что и он. Мне нравилось это. Он никогда не выражал напрямую такое желание, но я знала, как он всего себя отдавал работе, требуя того же и от меня – а я не возражала. В этом плане у нас было мало выбора на что-то другое; мы оба чувствовали, что нам надлежит быть вместе, что мы – половинки. Любить его для меня значило дышать, и если его желания не совсем совпадали с моими, то это ничего не значило. На самом деле, мой духовный наставник не раз говорил мне, что я виновата в поддержке культа идеализирования его. Но мне было всё равно, что я там теряла – лишь бы ему было комфортно. К примеру, я знала, что свадьбы у нас не будет, как не будет общего дома и детей, т. е. того, что я очень ценила и что надеялась когда-нибудь иметь. Но мы уже были «домом» друг для друга… в каком-то таком смысле, который не поддаётся чёткому определению. Он покоился во мне, а я – в нём. За всю нашу совместную жизнь я удостоилась от него всего лишь двух комплиментов. Ещё бы – он так не хотел испортить меня похвалой! А уроки, которые мы извлекли из общего дома, семьи и совместного проживания были той самой почвой, которую мы делили сообща, было и общее чувство сопричастности. И этого хватало. Он стоил того, что стоил, несмотря на любую цену. Сейчас я оглядываюсь назад и думаю, что ничего бы не изменила в прошлом. Всё, что мы выбрали для себя – было правильным. Такова была наша жизнь, пазл, состоящий из множества других пазлов: драма жизни, мыльная опера и единство каждого дня нашей жизни. Карла и Дон работали сообща, как один человек. Точно, как и Джим и Карла, а также Дон и Джим. Мы все любили друг друга, с первой нашей встречи, будто мы и были семьёй. Эта любовь была серьёзна и прочна. Никакая кошка не могла бы пробежать между нами, за исключением каких-нибудь сомнений по тому или иному поводу. Мне никогда не приходило в голову, что Дональд может ошибаться, принимая моё тёплое отношение к Джиму за какую-то другую, изменённую версию нашей с ним так и не-женитьбы, но мы и были женаты, лишь в духе. Можете представить себе, что я почувствовала, когда спустя уже долгое время после похорон Дона, один из его друзей сказал мне, что Дон думал, что я разлюбила его. Я была в шоке, никогда не подозревала его в таких мыслях, поэтому-то мне и в голову не приходило, как-то сообщить ему об этом. Как же я жалела, что не говорила ему, как я его люблю! Но было уже поздно, человек умер, а его место занял другой человек, которому тоже нужна была помощь. А я сердилась, потому что Дон не обращался ни к кому ни за какой помощью, не обращался и к врачам. Он был моим миром, а без него я почувствовала, что перестаю существовать. Думаю, большинство моих тяжёлых и горестных мыслей появились ещё до его смерти, в те самые сюрреалистические месяцы, когда он тяжело болел, а я… а я так ничем ему и не помогла. Мне потребовалось много лет после его смерти, чтобы снова найти себя. То, что это случилось, я воспринимаю никак иначе, кроме как получения дара от Творца, мне помог Джим, который все эти годы терпеливо заботился обо мне, когда я искала себя и страдала от своего вечного артрита и других болезней, страдала целую вечность, почти десяток лет после смерти Дона, пока, наконец, окончательно не выздоровела в 1992 году. Шесть лет после гибели Дона я находилась на грани самоубийства, ведь это я была причиной его смерти, по невнимательности и недосмотру, но ведь я же. Это был мой самый долгий путь по пустыне до сегодняшнего дня. Я была уверена, что буду нести этот груз до конца дней своих, и не знала, что время начнёт свою излечивающую работу, когда я вдруг наткнулась на некоторые свои строки, написанные ранее, но забытые. Я прочитала их заново и подумала про себя: «Тот, кто их написал – мне нравится». Шесть лет в пустыне! Много раз я порывалась закончить со всем этим, но не смогла, так и не смогла. И вот я выжила, и дождалась дара. Смысл урока в том, что надо лишь подождать, и всё будет нормально. Терпением нельзя пренебрегать в путешествии развития духа. Мир до сих пор остаётся для меня океаном безпорядка. Зная то, сколько раз я ошибалась, что я сделала и чего не сделала, зная, как мало я понимаю вообще, я просто уверена в том, что мне следует полагаться на свою судьбу, на то, как жизнь просто течёт.