Матагот - [2]

Он стоял, заслонив собой проем двери, словно мешая мне выйти, и квохтал от удовольствия — его изъеденные морщинами щеки противно сотрясались.

Кордасье показался мне похожим на отвратительную гигантскую лягушку, хотя насладиться удивлением и отвращением горожанина, столкнувшегося с реалиями деревни, было для него просто игрой. В моих глазах он выглядел хуже паука.

Я поспешно опустил глаза в поисках камня или палки, чтобы оттолкнуть его, как сделал бы при встрече с ядовитым гадом, дабы не подцепить от него заразы.

Угадав мои намерения, Кордасье быстро отпрянул назад и выпустил меня.

Затем шагнул внутрь дома и принялся жестикулировать перед своими безмолвными жильцами. Мне показалось, что он произносит, а вернее, распевает какие-то пронзительные свистящие слова, смысл которых ускользнул от меня. Однако пауки покинули свои паутины и исчезли в исполосованных трещинами стенах.

Несмотря на быструю смену эмоций, бывших как бы предупреждением, я оказался слишком потрясенным, чтобы обратить в свою пользу свидетельство столь явного могущества.

И когда Кордасье вышел и с яростью и ироническим вызовом посмотрел на меня, я понял: он ожидал, что я изменю свое мнение и откажусь жить в Ардьер. Кордасье был уверен, что преподал мне урок и развлекся на мой счет.

Но он ошибался.

Его комедия показалась мне настолько смешной, как, впрочем, и собственная реакция на совершенно нормальное зрелище в необитаемом доме, что я тут же, даже не моргнув, спросил о стоимости аренды на год начиная с этого дня.

Глаза Кордасье едва сумели скрыть удивление и тут же загорелись жадными огоньками, которые, как я полагал, доведут цену до кипения. Я ожидал услышать цифру непомерную для меня.

Но нет, Кордасье, вдруг обратившись в добрячка, хотел всего несколько сотен франков («Из принципа», — уточнил он). Но категорически потребовал: я не должен заводить собаки, ни доброй, ни злой, ни на привязи, ни на свободе.

— К тому же, — добавил он, — ни одна собака и не останется в Ардьер. Убежит или сдохнет.

Цена была смехотворной, а требование Кордасье выглядело придиркой — мне следовало насторожиться.

Мы ударили по рукам, и он не смог удержаться от щедрых обещаний, неизбежно прорывающихся, когда человек опьянен удачной сделкой. Иными словами, Кордасье обещал выполнить за свой счет кое-какой ремонт.

Разве я мог предвидеть, что он сдавал мне в аренду нечто другое и что я стану орудием ужасной мести, столь же скрытной, сколь и утонченной!

Вернувшись в деревню, но не войдя в нее, Кордасье внезапно расстался со мной, хитро подмигнув, как бы скрепляя наше сообщничество, о котором я даже не подозревал. Он двинулся напрямик через пустошь, два-три раза обернулся и сердечно помахал мне рукой.

Из-за резких рывков в разные стороны Кордасье еще больше походил на переодетую человеком лягушку.

Позже я припомнил народную присказку, которая мудро предостерегает наивного и излишне доверчивого человека от слишком поспешной сделки, тем более подозрительной, чем ниже цена, — зловредность проявляется быстрее, если она отдается почти задаром. Разве не говорится, что услуга из рук дьявола действеннее всего, когда оплачивается лишь одним грошом! Увы, не всегда известно, что от нее можно отказаться за полцены, а значит — никогда.

II

Как бы то ни было, на следующее утро после живительной осенней прогулки, когда окружающая природа ласкает глаз, шевелюра деревьев опалена летним пламенем, а в носу щекочет от острых беглых запахов, я, вооружившись мужеством, прибыл в Ардьер со своим багажом.

Прежде всего надо было войти в кухню и очистить ее от паразитов!

Оставив за спиной солнце, отблески которого застряли на пороге, я на мгновение ощутил скованность, как первобытный человек, вынужденный проникнуть во враждебную пещеру и сразиться с ее обитателями, вне зависимости от их характера и силы, и либо умереть побежденным, либо овладеть ею как победитель.

Вооружившись веником из гибких и покрытых листвой прутьев, я направился к гигантской сети-савану для ловли и убийства мух, развернутой с таким бросающимся в глаза нахальством, что ни одна муха и не рискнула бы подлететь ближе… Я это заметил сразу, но тогда не задался вопросом, где же источник процветания сих прожорливых ткачей.

Сцепив пальцы, сжав зубы, я исходил такой же дрожью, как и те широкие полотна, которые сбивал с потолка на пол, изгоняя жирных насекомых, злых и воинственных, пытавшихся взбежать по мне. Я безжалостно давил их.

К счастью, большая часть их стала жертвой собственных махинаций — они были пленены и раздавлены собственными сетями; колосья адских злаков, отвратительные комки, которые я вымел наружу, мгновенно вспыхнули и растаяли в небытии, стоило мне чиркнуть спичкой.

Поступая так, я четко ощущал, что осмелился на вызывающий поступок. Вряд ли кто-либо решился бы на подобное в принадлежащей Кордасье Ардьер.

Избавившись от пауков, помещение задышало. Стены хранили следы моей храброй битвы, но на следующий день я замазал известью эти свидетельства жизни и смерти злодеев.

* * *

Однако после нескольких мгновений принесшей мне облегчение гекатомбы один-единственный взгляд на чердак через щель от едва приподнятого люка заставил меня с поспешностью захлопнуть его при виде несчетных колоний других пауков самых разных размеров, царивших там в таком количестве, что потолок, хотя и укрепленный солидными балками, показался мне весьма проницаемым препятствием, пожелай они организовать карательную экспедицию.