Мат - [60]

Огромное, в человеческий рост, темно-багровое пятно было еще влажным. Ему вдруг показалось, что эта кровь — его, и он стал яростно ощупывать себя. Но еще до того, как он прошелся рукой по спине, ему стало ясно, что это никак не может быть его кровь, и он снова замер. Внезапно он понял, что здесь убили человека. Эта мысль не оставляла никакого простора для сомнений. Она была четкой, ясной и конечной. Прямо здесь, в его номере, в его кровати убили человека. Никто не мог бы выжить, потеряв такую лужу крови. И произошло это совсем недавно, может быть, пока он был в душе. А потом убийца куда-то забрал мертвое тело и ушел. Или еще хуже — спрятался где-то в номере. Может, на балконе. А ему осталась эта страшная простыня. Что-то мешало сделать самое очевидное — одеться, выскочить в коридор, позвать людей, срочно позвонить в полицию. И, несмотря на страх, это что-то заставило его медленно опуститься как был голым на колени перед жуткой кроватью и так же медленно глубоко втянуть в себя воздух.

И тогда это что-то оказалось слабым знакомым запахом. А кровь — вином. Кровать была щедро полита вином, красным словно кровь, подсыхающим вином, обычным вином. Он вдруг ощутил это вино у себя на спине, на пальцах, на ногах — и бросился снова в душ. И пока он с неожиданным ожесточением драил себя, смывая эту холодную липкость и этот дразнящий запах, ему вначале стало смешно, а потом страшно. Страшно по-другому, не так, как было в тот с размаху ударивший момент. То был леденящий, отдающийся гулом в висках страх ситуации, граничившей с невозможным. А это была жуть реальной неподдельной опасности. Потому что от этой нелепой странной шутки за милю веяло опасностью. Да и не была эта вымоченная в вине постель шуткой. Намеком, предупреждением — вот чем она была. А вовсе не шуткой.

Кто-то зашел в номер, пока его здесь не было, откинул одеяло, хладнокровно вылил на кровать бутылку, а то и две бутылки вина, также хладнокровно вновь застелил постель и ушел, не забыв прихватить с собой пустые бутылки. Этот человек знал, что делал, и делал это абсолютно намеренно. И он заведомо старался сделать так, чтобы это пятно выглядело кровавым. И с какой целью он, спрашивается, эти все странные действия совершал? Маньяк, идиот, шутник с извращенным чувством юмора? Нет. При всей их странности, цель этих действий была очевидна. Кровать была конвертом, пятно — посланием. Посланием, жестко говорившим: «Сегодня — вино, завтра — кровь. Твоя кровь». И какой бы нелепостью это ни было, почему-то верилось, что человек, способный отправить подобное послание таким способом, способен выполнить эту угрозу. А если и не способен, то проверять почему-то не хотелось. И вопрос стоял очень просто: а стоит ли эта игра таких свеч? И ответ тоже был простым… Крис еще немного постоял перед кроватью и начал собираться. До отъезда надо было еще зайти к Кларку… Теперь он шел по стоянке, и неумолчное бормотание катившегося сзади чемодана все больше и больше действовало на нервы. Наконец он с коротким ругательством подхватил чемодан за ручку и почти бегом бросился к машине. Кабриолет стоял в дальнем конце стоянки, куда едва доходил рассеянный свет подслеповатого фонаря. Крис с облегчением кинул надоевший чемодан в багажник, грохнул крышкой и, уже представляя себе, как по прошествии нескольких часов заходит домой, сел за руль. Рука привычным жестом полетела к замку зажигания… и остановилась, не достигнув цели. Медленно-медленно Крис опустил руку с ключом и замер, глядя на белеющий справа квадрат. Он не мог понять, как не заметил его раньше. Небольшой лист бумаги угрюмо гласил: «И не думай! Найду». Жирные напечатанные буквы грозно темнели в желтоватом свете. Держал лист невероятных размеров гвоздь с перекошенной шляпкой, под углом вбитый в глянцевую кремовую панель. Почему-то при одном взгляде на эту перекошенную шляпку сразу же становилось ясно, что вбит был гвоздь с одного удара. Тонкая длинная трещина выбегала из-под бумаги и терялась, немного не доходя до стекла.

Крис прикоснулся к гвоздю, ощутив бездушный холод металла. Мыслей не было вообще. Такой вандализм начисто выходил за рамки всего, к чему он привык, к чему привыкал всю жизнь. Так поступали хулиганы в новостях и злодеи в фильмах. Для людей, с которыми он общался день за днем, подобные действия были немыслимы. Затем появилась одна мысль: «Скорее отсюда!» Но вслед за ней пришла другая: «Нельзя. Найдут». И эта вторая мысль становилась все настойчивее, все беспардонней. Она грубо навалилась на слабо попискивающую первую и безжалостно мяла ее, пока, наконец, не пересилила окончательно. Уезжать было нельзя. Никак нельзя.

Человек, оставивший кровавое предупреждение в его комнате, человек, нашедший его машину и без раздумий вогнавший ржавый гвоздь в многотысячный сияющий пластик, такой человек не остановится ни перед чем для того чтобы победить. Победить — вот ключевое слово. Все это делается с одной-единственной целью — победить. Этот неизвестный хочет, настаивает, требует, чтобы Крис остался и помог ему одержать победу. После этого Крис его совершенно ни интересует. После этого Крис может вернуться домой в родной и уютный мир, где одержимые не поливают вином кровати и не забивают гвозди в дорогие кабриолеты. Но если Крис надумает вернуться в этот родной мир прямо сейчас, неведомый одержимый может разозлиться. Он почему-то считает, что для победы Крис ему необходим. И если из-за отсутствия Криса он проиграет, то в его ненормальном, воспаленном мозгу может поселиться месть. И точно так же, как он зашел в этот номер, в эту машину, он может одним вечером зайти к Крису в дом. Он или те, кого он пошлет. И милый привычный мир будет разрушен навсегда.