Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - [90]

Но знаешь что? Я бы не хотел лишать себя всего, что пришлось испытать до тех пор, пока не получил бы положительный результат: воспитание в душной атмосфере порочной религиозности и ненависть к Богу, затем школа жизни и снова вера в Бога. Это было наградой и выполненной задачей, которую трудно понять, если сам не прошел через нечто подобное. Я прошел путь от бездомного ребенка до человека, добившегося всего в жизни своими силами; миллионера, сколотившего себе состояние своим трудом, но теперь… я понимаю, что не существует такого понятия «сделал себя сам».

Своими успехами я обязан некой высшей силе. Теперь, когда я это осознаю, похоже, я наконец вписываюсь в общую картину – без необходимости прорубать края в обрамляющей ее рамке.

Шон Дровер, Джеймс МакДонаф, я и Глен прощаются с публикой. Фотография Роба Шэя

17. Возрождение Megadeth

«Мы обязательно вернемся!»

Покинув Ла Хасиенда, я убедился, что с Megadeth все кончено. У меня не осталось ни энергии, ни желания возрождать группу ни в какой форме. И снова мы остались с Эллефсоном. И честно говоря, я сосредоточился на чем-то другом: своем здоровье, своей семье, своей духовности. Я понятия не имел, смогу ли когда-нибудь играть на гитаре на прежнем уровне. Разумеется, мне становилось лучше, каждый день я прибавлял благодаря упражнениям и физиотерапии, но играть молниеносные соло, ставшие фирменным почерком Megadeth? Танцы пальцев по грифу, сделавшие меня знаменитым? До этого было еще очень далеко.

Вместо того, чтобы все и всех отложить до тех пор, пока я не решу, что делать всю оставшуюся жизнь, я позвонил Дэвиду и предложил увидеться. Мы встретились с ним в кафе «Старбакс» в Финиксе. В разговоре витал дух окончания Megadeth, но совершенно обоюдный. Дэвид был мне как младший брат, и, хотя в последние годы наши пути разошлись, мне хотелось что-нибудь для него сделать.

– Я сворачиваю лавочку, – сказал я. – И хочу все передать тебе. Хочу, чтобы ты стал исполнительным продюсером архивов. Хочу, чтобы ты управлял недвижимостью.

Не думаю, что Дэвид удивился моему решению покинуть группу. Разумеется, он, казалось, искренне ценит мою откровенность. Полагаю, он посчитал, что предложение щедрое. Я также думаю, он прекрасно понял, что я имел в виду. Я не давал Дэвиду разрешение брать в группу новых участников; не давал молчаливое соглашение на гастроли и запись под брендом Megadeth. Этого не могло случиться без меня. Megadeth была моей группой, и, даже несмотря на то, что я уже не хотел быть ее частью, я не собирался позволить ей превратиться в то, чего не мог себе вообразить и контролировать. Я просто хотел, чтобы у Джуниора было чем заняться каждый день и чтобы это давало приличный доход и другие возможности.

– Спасибо, чувак, – сказал он. – Люблю тебя.

– И я тебя.

Мы с ним выпили еще по кофе и вспомнили былое. Затем встали, обнялись и каждый пошли своей дорогой. Я решил, что в следующий раз мы увидимся через несколько недель, а то и месяцев.

Я ошибался.

Спустя пять часов я столкнулся с Дэвидом на автопарковке, пока проводил время со своим сыном, Джастисом, которому было всего одиннадцать. Меня крайне шокировала эта встреча, и я не знаю, что спровоцировало гнев Дэвида. Как бы там ни было, его поведение оказалось дико неуместным.

– Если ты собираешься начать собственную карьеру, тогда и я начну свою, – кричал он, бросаясь в меня нецензурными словами и другими эпитетами.

Поначалу я пытался его урезонить. Джастис был напуган и сбит с толку, и я очень хотел просто разрядить обстановку и забрать его оттуда. Затем я посмотрел на Эллефсона.

– Вот и все, – сказал я спокойно, пытаясь сдержаться и не вмазать ему. – Все кончено!

Я сел в машину, повернул ключ зажигания, сдал назад и уехал, оставив Дэвида в зеркале заднего вида.

* * *

9 апреля, 2003 года я впервые за семнадцать месяцев играл на гитаре на публике. Поводом стало благотворительное шоу в местечке Nita’s Hideaway в Финиксе, чтобы собрать деньги для семьи бывшего роуди Megadeth по имени Джон Каллео. Джон также был моим личным ассистентом в туре Youthanasia, но за годы мы как бы потеряли связь. Он был милым и веселым парнем, никогда не прекращал рок-н-ролльный образ жизни; однако сердечная и почечная недостаточность в конечном счете забрали его жизнь, и скорее это вопрос продолжительных пристрастий, нежели каких-либо врожденных аномалий. Все же было сложно не любить Джона, и невозможно не сочувствовать его жене и восьмилетней дочери, оставшихся без кормильца.

С рукой наблюдался медленный и стабильный прогресс, укрепивший, как оказалось, мои связки, износившиеся после многолетней свирепой игры на гитаре. Но теперь я чувствовал себя намного лучше. В вынужденном длительном отпуске, казалось, было нечто полезное, и я стал еще здоровее, чем был за многие годы. Когда меня пригласили сыграть на благотворительном шоу в память Джона, я без колебаний согласился.

Не буду отрицать, что немного нервничал. Черт, когда не практиковался почти полтора года, есть вероятность, что рука «заржавела». Я не знал, чего ожидать. Не знал, как сыграю или буду себя чувствовать. И для меня концерт получился необычным: акустический сет всего из четырех песен в интимной обстановке, перед публикой всего в несколько сотен человек (среди которой и мой крестный отец, Элис Купер). Я тщательно отобрал сетлист, хотя не могу с уверенностью сказать, сколько человек поняли, что я пытался сказать. Я начал с песни «Symphony of Destruction», в первую очередь, чтобы дать пальцам немного размяться и продемонстрировать публике, что я в состоянии справиться с поставленной задачей. Затем сыграл «Use the Man» и «Promises»: первую – потому что в ней рассказывалось о пристрастии Джона к наркотикам и его преждевременной кончине, а вторую – потому что хотел, чтобы его жена и дочь знали, что Джон обещал встретиться с ними в загробной жизни. И закончил я песней «A Tout le Monde».