Мастерство - [18]

Но кто может угадать эти тайные предчувствия, которые движут женщиной, когда она любит? Наталина должна была вернуться только на следующий день, сбор винограда не мог кончиться раньше, и, однако, это она постучала вечером в дверь. Я открыл. Она вошла запыленная, но, как всегда, лучезарная в своей красоте. Я невольно бросился перед ней на колени и скрыл свое лицо в крае ее платья.

- Что с ним?! - воскликнула она с таким стремлением и невыразимым горем, что стала ясной вся сила провидения, привлекшая ее сюда, и тяжесть удара при виде перевязанного и лежащего в постели Луиджи. Не скрою, я на миг пожалел о том, что сделал.

- Мы были с ним у городского вала... На нас напали... Я едва спасся в темноте бегством, а Луиджи вот принесли... - пробормотал я и прижался губами к ее босой пыльной ноге.

Но сердце женщины в таких случаях, видимо, не обмануть. Она сильно ударила меня ногой в лицо и

бросилась к кровати Луиджи. Тут, беззвучно рыдая, она припала к нему, глядя на набухшие кровью повязки.

Тогда я передумал. Я уже не жалел о сделанном. Я решил, что отдам все силы на то, чтобы выходить Луиджи. Посмотрим, подумал я, как постоянна будет ее любовь к слепому с проломленным носом красавцу. О, она мне должна была заплатить за это! Конечно, дом наш был на пустыре, Луиджи лежал в глубоком бреду, я мог бы сделать с ней, что хотел, и проучить ее за все оскорбления, которыми она меня наделила. Но я опасался мести ее родных и был достаточно чист душой, а кроме того, прав Луиджи, что не все можно сделать силой.

Наталина пробыла у нас до поздней ночи и в последующие дни посещала нас, ухаживая за Луиджи с утра до вечера и стараясь не допустить меня к нему вплоть до того дня, когда он пришел первый раз в сознание. Все это время она была как пьяная от горя и злобы ко мне. Я хорошо видел, что она старается восстановить против меня всех, кого может.

По счастью, первый раз Луиджи очнулся в ее отсутствие. Он поднял руку к голове и сказал:

- Жжет... Зачем мне завязали глаза?

- Луиджи, - ответил я, - тебе не завязывали глаз потому, что их нет теперь у тебя. Ты слеп.

Он долго лежал без движения, а потом снова ощупал рукой перевязки.

- Да, я чувствую, - сказал он и начал всхлипывать, как ребенок.

Потом он ощупал подушку и кровать.

- Мартино, - позвал он меня, - как я попал домой?

- Тебя принесли, - отвечал я, повторяя ему то же, что говорил офицеру, - тебя принесли спустя два часа после того, как мы с тобой наткнулись на этих бродяг, которые гнались за мной почти до самого дома. Я заперся от страха, и первый, кому я открыл дверь, был патруль, нашедший тебя на дороге.

- Да, я помню, - согласился он, - что я получил удар, от которого весь мир как бы сгорел в один миг, и я потерял сознанье... Потом я очнулся и полз, пока было силы, в темноте, думая, что кровь от раны заливает мне глаза и мешает видеть... Добей меня, Мартино...

- Что ты говоришь, бог с тобой, - возразил я. - Ты увидишь, я положу все силы, чтобы поднять тебя на ноги. Не впадай в грех отчаянья. Мало ли в мире живет слепых людей?

Но Луиджи стал опять тихо всхлипывать и вскоре впал в забытье.

Я не считал нужным особенно няньчиться с ним в этом разговоре. Мне было важно выяснить скорее его отношение ко мне до того, как Наталина успеет восстановить его против меня. Поэтому я нетерпеливо ждал, когда он снова очнется, чтобы возможно лучше расположить его к себе. И едва лишь он подал признаки сознания, я сказал ему:

- Луиджи, постарайся не волноваться, отнесись спокойно к своему положению и выслушай меня. Ты теперь слеп, у тебя нет родного человека, который ухаживал бы за тобой. Но ты меня приютил и обучал ремеслу, и я был бы неблагодарным псом, если бы не отплатил тебе добром за твое добро и не заменил бы тебе родного. Я вижу в этом свой христианский долг и возблагодарю бога, если он поможет мне поднять тебя на ноги. Будь же уверен, что я не оставлю тебя в твоей несчастной доле, а ты не забудь меня и дальше советами в мастерстве.

- Я подумаю, - отвечал он коротко.

- Если ты доведешь мое учение до конца, - продолжал я, - то ты не будешь у меня в долгу. Конец же не так уж далек, так как я не стремлюсь к неосуществимым целям.

На это я не получил ответа и предоставил Луиджи обдумать его.

Однако столь удачное начало могло быть испорчено, так как вскоре же в дом вошла Наталина. Я

не уходил, чтобы не оставлять их наедине. Надлежало встретить опасность лицом к лицу.

Лишь только Наталина поняла, что Луиджи очнулся, она впала в сильнейшее волнение. Даже тогда, когда она впервые присутствовала при его перевязке и увидела его обезображенное, распухшее, разбитое лицо, она была тверже, чем сейчас. Я смотрел на ее обезумевшие глаза - они были полны смертельной муки и ярости. Я наблюдал ее короткие осторожные движения, с которыми она гладила волосы и руки Луиджи, слушал ее тихую, прерывающуюся речь, в которой она называла Луиджи самыми ласковыми именами, и был готов каждое мгновенье к тому, чтобы услышать, как она выдаст меня.

- Caro mio, - говорила она, - не волнуйся, не отчаивайся... Ты увидишь, что несчастье не так велико... Нет, я не то говорю... Но ты ведь любишь меня немного, и ты увидишь, как мы теперь заживем... Теперь-то никто и ничто меня не остановит и не заставит откладывать свадьбы. Нет, ты не останешься без света: я буду собирать его для тебя отовсюду - с полей, с виноградников - и приносить к тебе как сумею в ласке и в любви, какой еще никогда не бывало и ни у кого не будет... Я постараюсь быть для тебя всем, заменить тебе все. Но если тебе этого будет мало, то ты сможешь понемногу привыкнуть к работе на ощупь. И пока я буду возиться с маленькими Руджери, ты попрежнему будешь делать скрипки, и они будут петь в Риме и в Вене, в Париже и Венеции... Я знаю, отец мне отдаст половину виноградников, он не так суров, как кажется, и твое несчастье поразило его в самое сердце... Ведь ты же любишь мои глаза, ты мне всегда говорил об этом, целуя... Так сделай же их своими на всю жизнь...