Мастерство романа - [17]
Шиллер оказался прав; роман — и его малое подобие пьеса — стали выразителями нового измерения человеческой свободы. Естественно, масштабы романа шире, чем масштабы драматического произведения; роман способен создать воображаемый мир природы и целых исторических эпох. Роман способен возвести иных разочарованных в жизни дочерей священников, — наподобие Джейн Остин и Эмилии Бронтё, — в ранг настоящих творцов. И в течение девятнадцатого века империя романа расширила свои границы куда как в большей степени, нежели это удалось империям Александра Великого или Юрия Цезаря. Готический роман погрузил нас в царство ужаса, наполненного демонами, оборотнями и вампирами. Вальтер Скотт изобрел нечто в роде машины времени, которая могла перенести читателей на Святую Землю времен Ричарда Львиное Сердце или на поля сражений Франции вместе с Квентином Дорвардом. Бальзак создал целый мир больших городов с их мостовыми и мрачными домами. Диккенс был настолько восхищен собственным даром заставлять целое поколение людей смеяться и плакать, что в конце концов порвал сосуды в горле во время столь излюбленного им чтения перед публикой. (Он же, между прочим, оказался родоначальником нового жанра, вложив в слова своего героя из «Холодного дома» инспектора Беккета имя «детектива», впервые используя его в литературе). Достоевский вновь возвел роман в ранг метафизического размышления над смыслом человеческой свободы, заново выразив мысль о том, что через собственное страдание человек способен стать Богом в большей степени, чем он о себе думает. А в самом конце века Герберт Уэллс уже отправлял своих читателей на луну и описывал завоевание земли пришельцами с Марса. Похоже, уже не осталось никаких преград для человеческого воображения; роман благодаря своей силе выражения оказался способен проникнуть во время и пространство.
Но, пожалуй, самым выдающимся достижением романа стало его стремление освободить человека от самого себя, открыть для него новые возможности саморазвития. Вспомним сцену из «Рождественской истории» Диккенса, где Дух прошлого рождества показывает Скруджу его собственный образ, когда тот был еще школьником, оставшимся сидеть в опустевшем классе, в то время как все его товарищи ушли домой справлять праздник. Но этот школьник не чувствует себя несчастным; он держит в руках книгу «Тысяча и одна ночь», находясь в тот момент в далеком Багдаде вместе с Али Бабой. «Рождественская история» — не лучшее, что создал Диккенс, но, безусловно, одно из самых интересных. Скрудж становится плохим, потому что он скуп; он является узником одной из самых суровых тюрем, существующих на свете: привычки. Заставляя его взглянуть вокруг себя и осознать окружающую его реальность, духи рождества раскрывают тайну его внутреннего преображения. Это та тайна, о которой писал Шиллер; Карл Моор много говорил о свободе, но так ее и не нашел. Благодаря собственному погружению в другое время, в другое место, Скрудж становится более свободным, в большей степени похожим на Бога. Возможно, это пока не так много, но шаг, безусловно, в верном направлении. Неисправимому сентименталисту Диккенсу удалось то, что не удалось неисправимому бунтарю Шиллеру. Он понял, что свобода — это условие нашего саморазвития.
Я попытался показать, что эволюция романа была тесно связана с вопросом о свободе человека и его саморазвитии. Большинство авторов придерживается мнения, что к началу двадцатого века роман стал клониться к собственному упадку. Ни Джеймс, ни Беннетт, ни Голсуорси, ни Хаксли, ни Лоуренс не сказали ничего нового, в то время как такие экспериментаторы, как Пруст, Джойс и Беккет, доказывали, что ничего нового сказать нельзя. Как видим, перспективы нерадостные для любого человека, который собирается связать свою судьбу с написанием романов. Но, с другой стороны, похоже, никто из этих авторов не сумел объяснить, почему роман ощутил пределы собственного роста. Для более детального рассмотрения этого вопроса обратимся к следующей главе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Упадок и падение
«Кларисса Гарлоу» не стала последним романом, вышедшим из-под пера Ричардсона. Публика с нетерпением ждала появления романа «Сэр Чарльз Грандисон», опубликованного (в семи томах) в течение 1754-57 годов; однако в целом книга оказалась менее удачной по сравнению с предыдущими произведениями Ричардсона. Несмотря на этот очевидный факт, безусловно, нашего внимания заслуживают некоторые чрезвычайно любопытные черты этого произведения. «Чарльз Грандисон» — «история об истинно добродетельном человеке». В образе героя можно найти много общего с сэром Роджером де Коверли, — героем Аддисона, сельским сквайром, рассуждающим о своем положении в обществе и «делающим добро для ближнего своего». Одна из подруг Ричардсона леди Брэндсхей от возмущения даже «вскочила с кресла», выслушав от писателя о том, что в его героя Грандисона влюблены сразу две женщины, а он в свою очередь любит их обеих; впрочем, она тут же смогла успокоиться. Окруженный множеством женщин, Грандисон делает, как всегда, неожиданный выбор; в конце концов он женится на девушке, которую он спас от грязных поползновений ревнивого поклонника.
