Мастерица варить кашу - [11]

Надя (подумав). Правда, Платон Алексеич. Я сама не замечала, что это главная причина. Но точно, она главная. Страшно и неблагоразумно решаться на перемену судьбы, как судьба хороша.

Клементьев. Так. Но вы ошибаетесь в том, что применяете это правило к себе. Разве вам хорошо жить?

Надя. Хорошо, Платон Алексеич. Вы сам видите, все эти люди добры ко мне.

Клементьев. При посторонних.

Надя. И без посторонних. Никто не делает ни малейшей неприятности мне.

Клементьев. Уверяйте.

Надя. Разумеется, невозможно жить на свете совершенно без всяких неприятностей. Но если бы кто хотел обидеть меня, все боятся, потому что Агнеса Ростиславовна очень расположена ко мне и я справедливо люблю ее.

Клементьев. Я и не имею ничего против вашей любви к ней: она добрая женщина, я сам готов защищать ее от лишних порицаний. Но она прихотница, — ей нечего делать, — я вижу, какую беготню ежеминутно подымает она от безделья. Когда такая суетня с нею каждому из них, сколько же хлопот вам, ее горничной?

Надя. Я и не хочу скрывать, Платон Алексеич: мне очень много хлопот. Но жить можно.

Клементьев. Но завидна ли такая жизнь?

Надя. Дело не в том, завидна ли; только сносна ли. Когда сносна, человек моего состояния должен иметь одно желание: пусть продлится так, не было бы хуже.

Клементьев. Апатия невольничества, Надежда Всеволодовна.

Надя. Скажите проще, Платон Алексеич: для меня не совсем понятно слово апатия.

Клементьев. Робость, трусливость рабов.

Надя. Нет, Платон Алексеич: только благоразумие бедных людей. Но кто-то идет. Дайте же мне слово, что не будете говорить с Агнесою Ростиславовною.

Клементьев. Буду говорить, Надежда Всеволодовна. (Входит Иннокентиев.)

Явление 16

Те же, Иннокентиев.

Иннокентиев. Продолжим нашу прерванную беседу. Ты должна, милая Наденька, услышать от меня советы, внушаемы искренним расположением…

Клементьев. Мы с Надеждою Всеволодовною не сомневаемся в нем, но не беспокойтесь за наше благоразумие: мы оба будем молчать о ее родстве с Агнесою Ростиславовною.

Иннокентиев. Честное слово?

Клементьев. Извольте, честное слово.

Иннокентиев. Не только за себя, но и за нее?

Клементьев. И за нее.

Иннокентиев. Ну, и слава богу! И прекрасно! Милая Наденька, Агнеса Ростиславовна сейчас придет, подогреты ли духи и вода?

Надя. Подогреты.

Иннокентиев. А чисты ли у тебя руки?

Надя. Чисты.

Иннокентиев. Нет, лучше покажи (смотрит руки ее, в особенности ладони). Хорошо, чисты; теперь я спокоен. Иди теперь туда, где там эти духи и миса, и стой и будь готова принести по первому зову. (Надя уходит.)

Явление 17

Клементьев, Иннокентиев.

Иннокентиев. Ну, слава богу, Платон Алексеич, что ваши поступки и слова будут благоразумны и приятны Агнесс Ростиславовне. Но должно привести и самые ваши чувства к ней в более полное соответствие с долгом справедливости. Это будет легко, потому что вы уже знаете факты, надобно только истолковать вам их нравственное значение. К дяде приезжает любовница племянника, — как принимают подобных женщин люди, справедливо негодующие на их разврат и проклинающие вредное их влияние на судьбу своих молодых родных? Но отец Агнесы Ростиславовны принимает мать Нади с великодушным гостеприимством — какая возвышенность души, не правда ли? — Вместо вражды, — любовь; вместо побиения камнями — кусок хлеба, и не только кусок хлеба, все удобства жизни, почти до роскоши. Мало того: чтобы бедная преступница могла забыть гнусность своего разврата, запрещается говорить о том, кто она. Многие догадываются, но все молчат, соблюдая великодушную волю господина. Она умирает, к нравственному счастию своей малютки дочери, которая спасена тем от ее гибельного влияния, — и господин, видя в том перст провидения, с мужественным благородством вводит своих домочадцев на стезю нового великодушия, тем указываемую. Малютка не будет знать о своем позорном происхождении, от юной души будет скрыт всеобщим молчанием стыд ее матери! — Умирает великодушный хранитель первых лет Нади, власть переходит к молодой и нежной женщине, — что же? — о, конечно, она уступит стыдливому возмущению своего скромного сердца. Те зрелища, которые переносит старец, привыкший видеть порочность людей, наполняют невыносимым негодованием душу юную, деликатную и чистую. Но Агнеса Ростиславовна твердою стопою идет по стезе отца! И у нее, слабой женщины, достает силы молчать и ласкать, подавляя все свои справедливейшие чувства стыдливого отвращения от порока и порочных воспоминаний, которых символом служит Надя. Откуда эта сила сердца, великодушного до высоты, едва постижимой? Откуда? От ангельской природы этого воплощенного милосердия! О, боже! Как велика милость твоя к нам, что ты даешь нам на земле предвкушать сладость общежития с существами небесными! (В промежутках самых возвышенных терминов сморкается.) О, милый друг, Платон Алексеич! Слезы текут из глаз моих, и я, не видя лица твоего сквозь туман их потоков, знаю: также плачешь от умиления и ты! Блаженны плачущие такими слеза… (Начинает реветь, закрываясь платком.)

Явление 18

Те же, Агнеса Ростиславовна и Городищев.

(Идут. Она, опираясь на его руку, и с нежным восхищением смотрит на кончик указательного пальца другой его руки, — все пальцы этой (левой) его руки сложены, торчит прямо один указательный, который держится вверх недалеко от носа Агнесы Ростиславовны, и сам Городищев смотрит на этот кончик своего пальца).