Мастера и шедевры. Том 1 - [35]

Особый смысл приобретает сцена, разыгравшаяся в Сикстинской капелле во время посещения ее папой Павлом III. Сопровождавший папу церемониймейстер мессир Биаджо пришел в ярость от изображения наготы во фреске «Страшный суд», воскликнув, что подобное произведение было бы более уместно в кабаке, а не в папской капелле. Микеланджело смолчал. Но стоило высоким гостям покинуть капеллу, как мастер немедля изобразил достопочтенного мессира Биаджо в облике Миноса, коего тесно обвивают огромные змеи. Так Буонарроти навечно предал осмеянию одного из мракобесов, окружавших папу, фигура которого была столь характерна для этого «века позора, разврата и преступления».

Сикстинская капелла. Ведь казалось, что все ее фрески тысячу раз были мною виданы-перевиданы, изучены по книгам, монографиям, фильмам, но… как нельзя понять очарование шума прибоя, не посидев на берегу моря и не поглядев на мерный накат волн, бегущих из бескрайних просторов, так невозможно было ощутить всю мощь и очарование фресок Микеланджело в Сикстинской капелле, не увидев Рим, Италию, не проникшись ощущением феноменального масштаба того колоссального явления в истории человека, которое именуется ныне звучным словом «Ренессанс».

По огромному пустому залу рядом с Сикстинской капеллой бродит стройный юноша, одетый в пестрый нарядный костюм той далекой эпохи. Швейцарский гвардеец. Оранжевые, красные полосы его одежды, черный берет. Белый воротничок. Тяжелая шпага. Все эти атрибуты старины — лишь пышная рама, из которой глядит на меня ироническое лицо молодого человека XX века. Века, разоблачившего почти все чудеса, кроме одного — чуда человеческого гения. Юноша жует резинку. Я гляжу на великолепный пустынный интерьер, который так контрастирует с многолюдностью находящейся рядом Сикстинской капеллы, и мне в голову не приходит, что совсем близко, в каких-то десятках метров, находится второе диво Ватикана — капелла Паолина с фресками позднего Микеланджело. И что… Но прервем рассказ и вернемся в Сикстину.

За высокими окнами бушует май, и отблеск этого весеннего неистовства, этого золотоносного жара озарил плафон и стены капеллы, и в этом свете горячего рефлекса согласно запели все краски росписи. Теплый свет обобщил могучие кол еры, и вдруг все сдержанные цвета фресок Буонарроти слились в один многоголосый хор, славящий Человека и его бытие… Известно, что, несмотря на нажим папы, Микеланджело отказался ввести золотую краску в роспись. Он говорил, что люди библейской поры были бедны. Но дело не в шутке, а в том, что мастер твердо знал силу и прелесть великолепного солнца Италии, которое придаст его фрескам этот золотой удивительный общий тон. И он не ошибся. Звонче сусального золота звенит общий золотой тон прозрачной валерной живописи Микеланджело, по сравнению с которой живопись фресок Перуджино, Гирландайо, Боттичелли, находящихся рядом, кажется черноватой и тяжелой. Поистине Микеланджело был великим живописцем, почему-то мало оцененным как изумительный колорист, сумевшим решить с удивительной легкостью сложнейшие задачи гармонии цвета в огромных масштабах росписей Сикстинской капеллы. Правда, не все признавали его живопись.

Великий Эль Греко, прибыв в Рим в 1570 году и ознакомившись с фреской «Страшный суд», заявил о желании переписать ее. Он сказал: «Хороший человек был Микеланджело, но он не умел писать».

Кстати, мудрейший Стендаль боготворил скульптора Канову и считал лишь одну скульптуру Буонарроти — «Моисей» — равной творениям его любимца.

Однако время само расставило все акценты… И сегодня ясно, что Микеланджело открыл новую красоту, правда, не сразу понятную всем. Художник в росписях плафона Сикстинской капеллы пропел гимн величию Человека. Он показал всем своим вельможным недругам, всему погрязшему в разврате и стяжательстве сиятельному окружению папы: вот какой он, Человек, и каким он может быть!

Мастер словно глядел в одному ему ведомое грядущее Земли. И солнце его живописи, созданной в ту удивительную пору, освещает нам будущее развитие искусства нашей планеты, так много достигшей в области науки и техники и так немало утратившей в мире пластики, гармонии… Как ни горька эта правда, но здесь, в Сикстинской капелле, в самом Риме, особенно ясно ощущаешь всю мощь изобразительного искусства прошлых веков в произведениях Леонардо, Тициана, Рафаэля, Веронезе, Микеланджело и в гениальных памятниках античности.

Ударила пушка на Яникульском холме. Пробили где-то рядом куранты. Двенадцать часов. Прозвенел колокольчик. Открывается старинная дверь, и мы с Николаем Прожогиным, собственным корреспондентом «Правды» в Италии, поднимаемся по крутой лестнице. Нас встречает улыбающийся Ренато Гуттузо. Большая комната. Десятки рисунков, папок, рулоны бумаги. И книги, книги, книги… ОгромнЪе собрание ценнейших монографий об искусстве.

«Микеланджело, — говорит Гуттузо, — наша слава и гордость. И в этот год, когда весь мир празднует пятисотлетие со дня его рождения, мне особенно приятно сознавать, что и я внес посильную лепту в ознакомление вашей страны с искусством Буонарроти. Ведь я принял участие в поездке гениальной скульптуры Микеланджело «Брут» в Москву. Я собираюсь позже приехать в Советский Союз и прочесть несколько лекций о творчестве этого великого мастера. Проблема творчества Микеланджело очень современна, и надо постараться в возможно более доступной форме раскрыть всю сложность и мощь искусства этого гения Ренессанса. Фрески, скульптуры Буонарроти несут в себе огромный пропагандистский заряд. Я прошу меня простить за столь современную формулировку, но Микеланджело был сыном своего времени, и он боролся за свои идеалы своим могучим искусством. Этому надо у него учиться. «Страшный суд» — высокий пример показа борьбы света с тьмой и, если хотите, это Пропаганда с большой буквы. Я последнее время с особым усердием, глубоко изучаю наследие Микеланджело, исследую архивы Сан-Пьетро. Исторические документы — как они прекрасно раскрывают жестокую борьбу, которую вел Браманте с Микеланджело! Чего стоит, например, история с постройкой Браманте лесов для Сикстинской капеллы, которые никуда не годились! Микеланджело пришлось их сломать и построить новые по своим чертежам. Ведь этот художник все любил делать сам! Да, это был поистине мастер. Я учусь сегодня у Буонарроти Микеланджело, учусь упорно, копирую его чудесные фрески».