Мастера детектива. Выпуск 6 - [14]

— Откуда нам знать, что это экспресс?

— Даже не знаю, почему я так сказал, сэр. Хотя, вероятно... если бы это был пассажирский, который останавливается за Лондоном у каждого столба, наверняка бы уже кто-нибудь сообщил нам.

— Возможно, вы и правы.

— Если бы, скажем, я хотел сесть в экспресс, я бы подождал до последней минуты и заплатил в поезде. Не думаю, чтобы у кондукторов были номера.

— Думаю, здесь вы правы. Устали, Мейтер?

— Нет.

— Ну, а я устал. Не останетесь ли обзвонить Юстон, Кингс-Кросс и Сент-Панкрас — словом, все вокзалы? Составьте список всех отошедших после семи вечера экспрессов. Попросите позвонить по прямому на все станции и узнать, не было ли человека, который сел без билета и уплатил в поезде. Скоро мы узнаем, где он сошел. Доброй ночи, Мейтер.

— Доброго вам утра, сэр.

Он предпочитал быть точным.

3

А в Ноттвиче в тот день не было видно зари. Над городом, как ночное беззвездное небо, лежал туман, но на улицах над самой землей воздух был чист. Ничего не стоило вообразить, что это ночь. Первый трамвай выполз из парка и двинулся к рынку. На дверях Королевского театра ветер трепал старую афишу.

По окраинным улочкам Ноттвича, тем, что были ближе к шахтам, брел старик с шестом и стучал в окна. В витрине магазина канцелярских товаров на Хай-стрит красовались молитвенники и Библии. Среди них, как увядший венок красных маков у памятника погибшим, виднелась открытка — сохранившаяся, наверно, со Дня перемирия: «Взгляните и поклянитесь павшими на войне, что никогда не забудете». В слабом свете наступившего дня вспыхнул зеленый глаз светофора, и освещенные вагоны трамвая медленно проехали мимо кладбища, мимо туковой фабрики и пересекли широкую, чистую, одетую в бетон реку. Из католического собора донесся звон колокола. Потом раздался свисток.

Переполненный поезд въехал в новое утро. На лицах пассажиров осела копоть, все спали не раздеваясь. Мистер Чамли съел слишком много сладкого, во рту появился неприятный привкус, ему хотелось почистить зубы. Он высунул голову в коридор, и Рейвен тут же отвернулся к окну и принялся разглядывать подъездные пути и груженные углем платформы. От туковой фабрики несло тухлой рыбой. Мистер Чамли метнулся в другую сторону вагона, чтобы узнать, к какой платформе прибывает их поезд.

— Простите, — извинился он, наступив Энн на ногу. Она улыбнулась про себя и тоже толкнула его ногой. Мистер Чамли свирепо воззрился на нее.

— Простите, — сказала она и стала краситься, чтобы привести себя в человеческий вид, а заодно смириться с мыслью о тесных уборных Королевского театра, керосинках, предстоящих скандалах и интригах.

— Пропустите вы меня или нет? — прошипел мистер Чамли. — Я здесь выхожу.

По отражению в окне Рейвен видел, как мистер Чамли вышел из поезда, но преследовать его не решился. Ему показалось, будто какой-то голос, донесшийся через сотни туманных миль, через бескрайние поля, где сейчас шла охота, вдруг сказал ему: «Всех, кто едет без билета...» В руках он держал полоску белой бумаги, которую ему дал кондуктор. Он открыл дверь и смотрел, как поток пассажиров течет мимо него к выходу. Ему нужно выиграть время, а бумажка в руке очень скоро поможет им опознать его. Ему нужно время, а в его распоряжении — теперь он это понял — не больше двенадцати часов. Полиция обойдет все гостиницы, все дома, где сдаются комнаты. Остановиться ему негде.

И тут, у торгового автомата на второй платформе, в голову ему пришла мысль, которая наконец столкнула его с жизнью других людей и разбила скорлупу его одиночества.

Большинство пассажиров уже ушло, но у дверей буфета какая-то девушка ждала носильщика. Он подошел к ней.

— Помочь вам поднести вещи?

— О да, если это вам не трудно, — сказала она.

Он стоял, слегка наклонив голову, чтобы она не увидела его губы.

— Как насчет сандвича? — спросил он. — Дорога была утомительная.

— А что, уже открыто? Рано ведь еще, — спросила она.

Он тронул дверь.

— Да вроде открыто.

— Это что, приглашение? — спросила она. — Вы угощаете?

Он посмотрел на нее с легким удивлением: улыбка, аккуратное личико, широко поставленные глаза. Он больше привык к рассеянным, механическим нежностям проституток, чем к такому вот естественному дружелюбию, к такому вот бесшабашному озорству.

— О да, плачу я, — отозвался он, внес ее вещи внутрь и постучал по стойке.

— Вы что возьмете? — спросил он, стоя к ней спиной при бледном свете лампы: он пока не хотел ее пугать.

— Здесь богатый выбор, — заметила она. — Сдоба, булочки, наверное с прошлого года, сандвичи с ветчиной. Я бы хотела один с ветчиной и чашку кофе. Или это вас разорит? Тогда кофе не надо.

Он подождал, пока буфетчица уйдет, а его спутница набьет рот (чтобы не могла закричать, если вздумает), и повернулся к ней лицом. Его смутило, что она не только не проявила никаких признаков отвращения, но даже улыбнулась, насколько позволял набитый рот.

— Мне нужен ваш билет, — сказал он. — Меня разыскивает полиция. Я пойду на все, чтобы получить ваш билет.

Она проглотила хлеб и закашлялась.

— Ради бога, — попросила она, — стукните меня по спине.

Он готов был выполнить ее просьбу — так она его удивила. Он не привык к нормальной жизни, и это его раздражало.