Мастер-класс по неприятностям - [8]

– Понял, – сказал папа. – Не делай глупостей. И не груби. Жду звонка.

Майор положил трубку и встал.

– Дмитрий Сергеевич, – сказал он, – я приношу вам свои извинения за неправильные действия моих сотрудников. Они будут строго наказаны.

– А Бонифаций? – напомнил я.

– И Бонифаций будет наказан… Не понял… Что за Бонифаций?

– Ихний учитель, – вставил лейтенант. – Выступал там… на рынке.

– Не выступал, а заступался, – уточнил я. – А ваши патрульные ему дубинку обещали в отделении. И за решетку посадили.

– Идиоты! – услышал я за спиной, когда закрывал за собой дверь кабинета. Алешка наверняка подслушал бы, о чем они говорят, но я и так об этом догадывался.

В дежурке народу прибавилось. Здесь уже «выступал» наш фермер Атаков при яростной поддержке Никиты.

– Свободу Бонифацию! – орал он. – Всех львов – на волю! В пампасы!

Бонифаций делал ему большие глаза и яростно шипел:

– Прекрати, Никитин! Ты не в школе! Ты в общественном месте!

Тут дробно простучали каблуками по лестнице дежурный и начальник. Дежурный был красен и приказал выпустить задержанного учителя. Начальник был бледен и извинился перед ним.

– Дело не в этом, – сказал Бонифаций. – Дело в том, что не у каждого ребенка – отец полковник милиции.

Майор скривился, как от кислого, и повернулся к патрульным, они съежились, переступили с ноги на ногу.

– Старшина Дыбенко? – Один кивнул согласно и нервно сглотнул, будто у него косточка от сливы в горле заблудилась. – Рядовой Дыбенко! Сержант Пилипюк? – обратился майор ко второму. – Рядовой Пилипюк!

Они стояли перед ним, вытянув руки по швам и хлопая глазами. Мне не было их жалко, мне было противно.

Мне вернули все отобранные вещи и все до копейки деньги, мамину фотографию и порвали протокол. И мы всей гурьбой вывалились из отделения. И ввалились в «газельку» фермера.

– Я этого дела так не оставлю! – кипятился дорóгой Бонифаций. – Я ихнему министру напишу. – Тут он спохватился: – Нет, лучше, Дима, пусть твой отец своему министру доложит.

– Мне нужно ему позвонить, – сказал я.

– Из конторы позвонишь, – сказал фермер Атаков. – Крайний случай. Небольшая малость.

Когда мы вернулись на ферму, вся наша команда окружила нас.

– А мы отделение собрались штурмовать! – обрадовал нас очкастый ботаник Мальков.

– Штурмовик! – фыркнул Никита. – Штурмовальщик!

– Честно! – загалдели все. – Мы уже и коней запрягли.

И точно – недалеко от конторы лениво щипал травку Голубок, запряженный в здоровенную фуру, полную кольев и дрючков.

– С ума сошли! – заорал Бонифаций. – Это вам не школа!

– Это вам общественное место! – поддержал его Никита.

– Далеко б не уехали, – спокойно сказал фермер. – Небольшая малость… Супони не затянуты, хомуты – вверх ногами, гужи болтаются… Не уехали б.

– Еще как! – возмутился ботаник Мальков и, неуклюже забравшись в фуру, выпрямился во весь свой малый рост, дернул вожжи. – Но, залетные!

«Залетный» шагнул вперед, пошел себе неторопко… Оглобли грохнулись на землю, телега осталась на месте. Мальков опрокинулся на спину, задрав ноги.

– Приехали, – усмехнулся Никита. – Штурмовики…

Мы перегрузили непроданную черешню в холодильники и пошли обедать. Атаков задержался в конторе, а потом присоединился к нам.

– Да, – вспомнил он и полез в карман, – Оболенский, тебе письмо.

– От жены? – сострил Никита.

– От детей, – сострил я.

Письмо было, конечно, от Алешки. Я не стал его читать за обедом, отложил на вечер. А после обеда пошел в контору, звонить папе.

Фермер Атаков помог мне соединиться с Москвой по коду и тактично вышел.

Я все рассказал папе. Не только то, что произошло со мной, а вообще о том, какие здесь порядки на местных рынках.

– И менты, пап, здесь неправильные.

Папа не обиделся, он сам говорил, что слово «мент» звучит по-разному. Мент может быть правильный – честно выполняющий свою работу. И неправильный, который не защищает честных граждан, а помогает жуликам, за деньги.

– Ладно, – сказал папа. – Я разберусь. Привет от мамы.

– И ей тоже. Как там Алешка?

Папа рассмеялся:

– Ты бы лучше спросил: как там Митек?

– Я ему сочувствую. Кстати, Лешка опять письмо прислал.

– Что пишет?

– Я еще не расшифровывал.

– Будет что-нибудь интересное – сообщи. Оставайся на связи. Если ты мне будешь нужен, позвоню сам.

– Пап, звони в контору, у нас мобильники на станции украли.

– А я тебе говорил: не зевать на Тихорецкой! Давай номер конторы. Да, я через пару дней могу в командировку уехать, так что не волнуйся. Я приму кое-какие меры.

Вечером, на сеновале, мы долго не могли угомониться.

Я не скажу, что мы ехали на Кубань, чтобы совершать там трудовые подвиги. Кто-то из ребят ехал просто из интереса, кому-то некуда было деться и не хотелось сидеть в горячей летней Москве, кто-то рассчитывал подзаработать – деньги лишними не бывают, особенно в пятнадцать лет. Я вот поехал только потому, что Бонифаций, формируя наш отряд, походя сказал мне: «Дима, я на тебя надеюсь». И куда тут денешься, когда на тебя надеется человек, которого ты уважаешь.

Да и работали мы в первое время без особой охоты и без умения. Больше в рот собирали ягоды, чем в корзины. И многие уже пожалели, что поехали. Уставали с непривычки, ленились иной раз, но как-то постепенно и незаметно втянулись. К тому же жалко стало эту самую черешню, которая вот-вот начнет осыпаться на землю и гнить без всякой пользы. А потом мы начали осваиваться и стали видеть, как работают другие люди. Особенно наш «хозяин» Атаков. А когда рядом с тобой работают хорошо, неловко работать плохо.