Массовая литература сегодня - [141]
Косноязычие прочно прописалось в песенных текстах Розенбаума вопреки русской грамматике и ее нормативам: «Осень нам танцует вальс-бостон» – может быть, все-таки: танцует «для нас»? Стилизация под народную песню оборачивается для певца-стихотворца одной за другой неудачами: «А я пойду да обниму печаль-жену, / Кабы не быть бы ей вдовой» (условно-предположительный союз «кабы» имеет значение «если». «Кабы я была царица, – Говорит одна девица» и т. д.). Новая «народная» песня «Проводы» – и новый «прокол»: вот жена солдата «в грудь ему упала, разум позабыв» («в грудь» влетают пули – падают «на грудь»)… Издатели оказали Розенбауму медвежью услугу («медвежью» отнюдь не в партийно-жаргонном аспекте!), издав его тексты: то, что проговаривается, проборматывается, заглушается гитарой, – от глаз не скрыть. Вот и гуляют из текста в текст по-медвежьи неуклюжие, неграмотные обороты: «И дудки боцманский призыв к орудьям нас устремит»; «Едут на родину милую в землю залечь» (лечь?); «Когда на эскадру выходит корабль одиноко / Живот положить, но геройством прорваться в века»; «Братишки мы, это солдаты российские – братцы, / Душа полосатая наша стихии верна»; «А я теперь не двину ноги»; «Легкие кровью стекли по губе, / Но не убили в нас веры»; «Эх, наяривай, пой, седой, чтоб слеза прошибала штык»…
Высокая тема девальвируется таким школярским упражнением: «На Мамаевом кургане / Не росла трава три года, / Ей железо приказало /: «Ввысь тянуть себя не смей!» Возникает вопрос: что лучше – писать плохо о том, что болит, или не писать ничего? Вопрос – из разряда неответных. «Прости, родная речь, мне мой язык – сейчас не до изящности словесной!» – пишет Розенбаум. А когда будет до нее, «изящности словесной»? Дождемся ли?
Не обойдем вниманием и Олега Газманова, ставящего себе в заслугу написание песенных текстов. Певец зажигательный: пляшет, прыгает, то делает сальто-мортале с переворотом, то садится на шпагат, рискуя растянуть голосовые связки. Все хорошо. Вот если бы при этом он пел неизбывное: «Ля-ля-ля!» Ан-нет, и здесь претензии на пафос, а то и тяга к созданию гимнов: «На заре я выйду в туман, / На заре покину приют, / Припаду, рыдая, к цветам / И ноздрями землю втяну». Положим, рифмой «приют – втяну» не пользуются даже юные поэты какой-нибудь стенгазеты велосипедного техникума в поселке Верхние Кукиши. Уж лучше – «ботинок – полуботинок». Ну а пассаж с «втягиванием ноздрями земли» – штука посильнее «Фауста» Гёте. Никакой критики не выдерживают и такие популярные строки шлягеров Газманова: «А я убью тебя, милая, / Моя грусть сизокрылая, / Если будешь мешаться мне, / Словно муха в вине…» И все это замешано на примитивной банальности, вроде: «Горечь грудь твою жалит, / Словно оводов рой…» Неочемность, необязательность, пустота, точнее – пустышечность, смысловой сумбур стали знаковыми признаками современной песни, создаваемой нашими «энциклопедистами».
И вся эта непроговорка, сумятица, словесная шелуха шлягеров, хитов и шлягерков отечественного разлива, повинуясь законам вдалбливаемости, утрамбовывается в нашу память, которая не помнит ни строк Тютчева, ни Ахматовой. Конечно, можно написать и исполнить для партии власти гимн со словами «В единстве – наша сила». В конце концов, и в манной каше есть своя философия. Вопрос – какой глубины тарелка?!
А. Щуплов
35. Прочитайте извлечения из текста романа.
♦ Выделите речевые средства, которые дают общее представление о жанре произведения.
• Определите конкретную жанровую разновидность произведения. Подтвердите свой вывод с помощью имеющихся в тексте жанровых стандартов.
♦ Предложите лингвистическую критику текста.
Эжен не спеша пошел по Вшедровой улице. Выглядел он как настоящий чех: ботиночки фирмы «Цебо», плащ восточногерманского производства, в руке здоровенный румынский «дипломат». Впрочем, оценить его способности к мимикрии, кажется, было некому. Ни единого человека не было на улице. Он проверился: никто не следовал за ним.
На стене дома он издалека увидел линию, прочерченную розовым мелком. Агент подтверждал: встреча состоится. Через пять минут Эжен входил в «Гостиницу», забегаловку на улице Уезд.
Забегаловка плавала в клубах сизого дыма <…>
Эжен с порога поздоровался с барменом и заказал «малый праздрой».
У окна, один за столиком, сидел грустный чех с унылыми усами. Он допивал пиво и доедал гуляш. Эжен попросил разрешения присоединиться к нему. Тот равнодушно кивнул.
Сологуб поставил свой «дипломат» под столик.
Как всегда во время передачи, чувства были обострены до предела.
Он мазнул взглядом по бармену и посетителям за столиками: может быть, это как раз те люди, которые будут его брать? За одним столиком – четыре мужика, по виду строительные рабочие. За другим – две подружки лет сорока. За третьим – мрачный одинокий тип в кепке, глубоко надвинутой на лоб… Еще – настороженно оглядывающаяся парочка: может, скрывающиеся любовники, а может, туристы. А может… Как всегда, ничего определенного о людях вокруг сказать было нельзя. Они могли быть просто посетителями. А могли быть агентами местной «беспеки».
Сердце от этого стучало чаще обычного.
Учебное пособие знакомит студентов с различными приемами анализа текста, его разных жанров, формирует у них представления об основных понятиях современной лингвистической поэтики, а также вырабатывает навыки анализа различных видов текста. Теоретические понятия раскрываются на конкретном материале. Для анализа привлекаются художественные произведения русских писателей XIX —XX вв.Книга может быть интересна также преподавателям средних школ и колледжей.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
