Масорка - [70]

— Сеньоры, я пью за того федералиста, который первым будет иметь честь окрасить свой кинжал в крови рабов Луи-Филиппа, которые находятся среди нас, одни в качестве соглядатаев и шпионов или изменников и предателей, другие, большинство, в качестве диких унитариев, ждущих момента, чтобы насытить неутолимую жажду крови благородных федералистов, защитников героя Америки, нашего славного Ресторадора законов, которой они хотят упиться.

Ни у кого до этого момента не хватало духа высказать так ясно и смело эту мысль, никому не пришло в голову, что дон Мигель мог иметь при этом заднюю мысль, и даже генерал Мансилья не заподозрил его на этот раз ни в чем. В душе он любовался этим юношей, его смелостью и его умом, столь быстро сбитым с пути доктринами современной эпохи. Речь дон Мигеля была встречена всеобщим восторгом, аплодисментами и оглушительными криками.

Исполнив то, что он считал хотя и очень тяжким, но необходимым своим долгом, дон Мигель вышел из столовой, грустный и спокойный и, вернувшись в залу, отыскал свою кузину и сказал:

— Поедемте, пора!

Донья Эрмоса испугалась мертвенной бледности его лица и тотчас же участливо спросила, что с ним.

— Ничего, — с горечью ответил он, — я только что поставил на карту свое доброе имя ради спасения родины, и, обратясь к своей невесте, которая как раз в этот момент, окончив танец, подошла к ним, он сказал и ей:

— Поедем, Аврора, ты уже достаточно натанцевалась.

— Поедем! — с готовностью отозвалась она, и все трое покинули бал.

Несколько минут спустя карета остановилась перед домом мадам Барроль, Аврора простилась со своими друзьями и, как птичка выпорхнув из экипажа, тотчас же скрылась за дверью своего дома.

Отъехав шагов пятьдесят, карета остановилась около другой кареты, очевидно, поджидавшей эту — из нее вышел дон Луис Бельграно, а дон Мигель, простясь со своей кузиной, уступил ему место подле доны Эрмосы. Обменявшись шепотом несколькими словами, молодые люди крепко пожали друг другу руку, после чего дон Мигель сел в карету дона Луиса и поехал домой.

Экипаж доньи Эрмосы крупной рысью направился по дороге к набережной. Старый Педро был за кучера, а за выездного — верный слуга дона Луиса. Донья Эрмоса беседовала со своим спутником о последних происшествиях бала, карета почти поравнялась с часовней Санта-Люсия и въезжала на Широкую улицу, когда неожиданно ее настигли три хинета38, спустившиеся вскачь с ближайшего холма. Намерения их не вызывали сомнения: двое из них мчались по обе стороны кареты и затем так внезапно и быстро преградили дорогу лошадям, что старый Педро едва успел сдержать их. В этот момент третий подскакал к дверце кареты и заговорил слащавым, немного дрожащим от быстрой скачки голосом:

— Мы — люди мирные, сеньора, и хотя я знаю, что вы находитесь под надежной охраной сеньора дель Кампо, всеже эта дорога такая глухая и безлюдная, что я поспешил вслед за вами, чтобы иметь честь предложить вам мои услуги в качестве конвоира.

Карета была стояла, солдаты преграждали лошадям дорогу.

Старый Педро старался нагнуться, как можно ниже со своих высоких козел, чтобы точнее прицелиться в одного из всадников, в висок которого он собирался всадить несколько унций олова то же самое делал и лакей, стоя на запятках.

У дона Луиса не было при себе никакого оружия, кроме изящного стилета, спрятанного в трости.

Донья Эрмоса и дон Луис не сразу узнали голос того человека, который только что говорил с ними, но женщины обладают удивительной способностью инстинктивно угадывать, и, едва незнакомец докончил свою фразу, донья Эрмоса, склонясь к самому уху дона Луиса, шепнула ему едва слышно:

— Это Мариньо.

— Мариньо! — воскликнул дон Луис.

— Да, какой-то помешанный!

— Нет, негодяй, — сказал дон Луис, возвышая голос. — Дама эта находится под надежной охраной, и я прошу вас удалиться и ваших товарищей то же.

— Я говорил не с вами, сеньор дель Кампо!

— Здесь нет никого, кого бы звали этим именем, здесь только…

— Молчите, ради Бога!.. — зажала ему рот рукой донья Эрмоса. — Сеньор, — продолжала она обращаясь к Мариньо, — я очень благодарна вам за вашу любезность, но повторяю вам слова этого кабальеро: я под надежной охраной и в услугах ваших сейчас не нуждаюсь, а потому умоляю вас удалитесь и прикажите удалиться солдатам.

— Это уже лишнее! Слово «прошу» было в вежливой форме произнесено два раза! — сказал дон Луис, протягивая руку к одной из дверец кареты чтобы открыть ее.

Донья Эрмоса энергичным движением остановила его.

— Мне кажется, этот сеньор не привык встречаться с кабальеро! — сказал Мариньо.

— Да, с кабальеро, которые по ночам останавливают кареты на больших дорогах и могут быть приняты за воров и грабителей. Педро, вперед! — крикнул дон Луис таким резким, повелительным голосом, что те два солдата, которые преграждали дорогу, даже не попытались задержать карету.

Педро хлестнул лошадей и погнал их вскачь, что есть духу.

Мариньо, так как это, действительно, был он, пришпорил коня и, следуя за каретой карьером, успел на прощание сказать донье Эрмосе следующие слова:

— Знайте, сеньора, что я не имел никаких дурных намерений по отношению к вам, но со мной обошлись неслыханным образом, а такие люди, как я, никогда не забывают своих обид.