Масонская проза - [28]

– Он все сразу понял. Вечером пошел в деревню поужинать и рассказал. Он сказал, что все улики указывают на то, что это просто повезло какому-то немцу, который летел себе домой и наудачу сбросил оставшийся боезапас на нас. Мол, ничего страшного, не берите в голову. Ну никто и не брал, кроме Маргеттов, конечно. Он еще сказал, что, по его мнению, это были какие-то зажигательные бомбы нового типа, а он, мол, уже давно там у себя всем говорил, что гансы такие начнут делать. Не думаю, что человек, по натуре своей, злее, чем Бог ему назначил. Нет, не думаю. Но шропширский сержант говорил…

– А сам-то ты что думал по этому поводу? – перебил его я.

– А я не думал. Я уже знал к тому времени. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но я два года их на завтрак и обед ел, просыпался с ними и спать ложился, собирал и разбирал, кидал и поднимал, так что уж чем начиняют ручные гранаты Миллса, я хорошо знаю. И как осколки учебных мин выглядят – тоже. И я нашел их все три. Там со второй получилось смешно, которая взорвалась в парнике у Маргеттов. Хикмот, судя по всему, открыл заслонку в бойлере, угли выгреб, ее туда засунул, а заслонку назад вернул. Она сработала просто на отлично. Ни одной целой стены не осталось – все кирпичи по двору разлетелись вперемешку с овощами. Было похоже на то, что немцы оставили от той деревни, где мы в войну окопались, от Сент-Фирмина.

– А как ты тогда объяснишь, что этого парня, как бишь его, в руку ранило? – спросил Пол.

– Да это костыль! – сказал Бевин. – Если бы ты или я захотели сделать то, что он тогда сделал, мы бы по́том изошли, на одной ноге шкандыбая да раскачиваясь, ну и нас непременно бы словили еще на полпути к первой цели. А вот Хикмот сумел. Причем я уверен, как Бог свят, что он даже не посчитал нужным особенно как-то прятаться и все делал, стоя во весь рост, а росту в нем было под метр девяносто. Я вот как это вижу. Сначала он обустроил для миссис Бевин утиный пруд. Мы же с ней при нем это обсуждали десятки раз, вот он и запомнил, что нам нужно. А нужен нам был пруд. Вот он на досуге пошел и нам его обустроил. Потом он, наверное, пошел к Маргеттам и там поджег им первый стог, отлично понимая, что ветер за него это дело доделает и подожжет второй. Тогда старший маргеттов сын увидел, что стог горит, и выскочил во двор, а Хикмот уже успел схорониться у задней двери под порогом, и как только тот на него выскочил, он его за ногу костылем-то и сдернул. Мы так с гансами делали, когда они из схронов вылезали. Они еще так щурились смешно от света… Ну вот, а потом он пошел и открыл двери стойла, чтобы лошади вышли и не перемерли. Потом он бросил на крышу маргеттова дома первую мину, потому что сначала поглядел, увидел, что второй стог тоже занялся, и решил, что к этому моменту уже все из дома-то повыскочили. Понимаете?

– А зачем тогда тратить мину на дом? – не понял Ортон. Его стеклянный глаз победно сверкал, как живой.

– Для прикрытия, естественно. Он же имитировал воздушный налет. Когда Маргетты высыпали из дому во двор, он направился от дома к парнику, потому что для Маргеттов это был главный источник заработка. После этого – иначе просто непонятно, откуда взялось столько чужого скота, который мы нашли на огороде, – он пошел на соседнее поле, к мяснику, открыл там загон и погнал коров на помощь к лошадям. А уже потом, когда закончил все дела свои, которые на эту ночь назначил, я вам чем хотите поручусь, что он затаился где-то, забился в ямку метрах в пятидесяти оттуда, как объевшийся вомбат, и хихикал, глядя на все это огненное представление, которое перед его глазами разворачивалось. А мы вокруг него все это время бегали и снова не замечали. А потом он поспал немного и пошел на поезд до Рогемптона, прямо как спланировал. А я уверен, что спланировал он все заранее, еще за много недель.

– Он что, все поезда там знал? – спросил Пол.

– Спроси что-нибудь полегче. Я только точно знаю, что если уж он решил откуда-нибудь уехать и куда-нибудь приехать, и чтобы его при этом никто не видел, то он так и сделал.

– А мины у него откуда? Он же явно их у вас стащил, – продолжал Пол.

– Ну а ты думаешь, я не понял? Он не меньше часа сидел на полигоне, пока я учил новобранцев, наблюдал за нами из канавы у хранилища учебных мин, прикрывшись плащом. Конечно, у нас он их и спер. Взял ровно столько, сколько было нужно, ровно три, потому что больше ему было просто незачем.

– Ты когда-нибудь виделся с ним потом? – спросил Ортон.

– Да, в Брайтоне, где-то через месяц после того, как он уехал за ногой в Рогемптон. Ну, вы помните, как ребята в инвалидной форме сидели там рядком на пирсе и все вместе подпрыгивали, когда в гостиницы у них за спиной привозили уголь и ссыпали по рукавам в подвал? Я столкнулся с ним у «Старого корабля» и сразу рассказал про наш «воздушный налет». Я рассказал ему, что Маргетт совсем тронулся и ходит теперь, все время глядя в небо, и созывает собрания местного комитета по взысканию ущерба, да сам один на них и ходит. Еще рассказал, что старый мистер Вигорс скупил то, что осталось от дела Маргетта, – а там не очень много осталось, – и что утки миссис Бевис чувствуют себя отлично в новом пруду. Это все ему, как мне показалось, было не шибко интересно. Он отказался еще у нас погостить. Мне показалось, что мы для него уже такое давнее прошлое, что и возвращаться смысла нет. Это же по человеку всегда видно. Он хотел на своей новой ноге как можно скорее вернуться в свои места, затерянные в пустыне, к овцам и черномазым. Наверное, он уже туда добрался, и никто по дороге его не заметил ни разу. Но под конец он все же проговорился, Богом клянусь! Уже стоя на остановке в ожидании трамвая, которым мы добирались до вокзала, я обмолвился, мол, мы благодарны тому фрицу, который в одну ночь и Маргеттов прищучил, и нам прудик сообразил. И миссис Бевин меня поддержала. Ну не могли мы сдержаться, что ж поделать. И тут Хикмот открывает рот и говорит так тягуче, словно он язык успел позабыть: «Да горите вы все в аду. Берт был моим другом». И больше ничего. Я вам точно передаю, что он сказал, слово в слово. Очень не хотел бы я, чтобы австралиец меня посчитал своим врагом или врагом своего друга, вот что я вам скажу. То есть я ничего не имею вообще против австралийцев, брат Ортон, но уж что правда – то правда, вы не такие, как мы, или как вообще все остальные.